Секретный полигон

– Сепаратисты были… в смысле, будут пьяными, – повторил Литвинец. – Легко поверят. Мы в их глазах – сборище уголовников, наемников и беспринципных ублюдков. Не считая регулярных российских частей, которых никто тут в глаза не видел. Укропы объявят, что командиры боевиков покрывают своих солдат и не намерены никого наказывать… Глеб, мне плевать, веришь ты или нет, но это достоверная информация, на которую надо реагировать.

– Мы отреагируем, не волнуйтесь, Захар Георгиевич… А что, реально в Бродах было волнение?

– Было, – согласился Литвинец. – Но без политики. Новый глава администрации оказался старым знакомым сельчан – бывший бухгалтер, подозревавшийся в хищении денег. Это было четыре года назад. Почему этого типа назначили главой администрации – не ко мне. Тот, кто это сделал, и есть реальный вредитель.

– Хорошо, я понял. Когда состоится акция?

– Неизвестно, капитан. Но пока тихо. Живо собирай свой спецназ – и в Броды. Не забудь посмотреть на карте, где это. Гусельниковский район. Фактически линия раздела. Но там тихо – с обеих сторон фронта почти нет войск…

– Хорошо, я понял…

Он рванул в барак, как кенийский спринтер! Помчался через ступени, едва не вынес дверь в квартиру. На пороге возникла обделенная целлюлитом (и даже намека на жир) фигурка в трогательном домашнем платьице. Он принялся жарко осыпать ее поцелуями, гладил по голове, по остальным частям щуплого тела.

– Прости, родная, некогда, начальство вызывает, срочная работа образовалась… Я исчезну на денек, хорошо? – Насилу оторвался от нее, запрыгал вниз по ступеням, а она стояла на пороге, ошеломленная, расстроенная.

Броды действительно оказались маленькой деревушкой, раскинувшейся на краю смешанного леса. Леспромхоз закрылся еще до войны в связи с отсутствием финансирования, в частном «похоронном» хозяйстве, разместившемся в бараке на окраине деревни, наблюдалась какая-то жизнь – тоскливо завывала циркулярная пила, постукивали молотки.

– Может, украм закажем по гробику? – предложил Гриша Косарь, украдкой перекрестившись. – Им скоро понадобится – зуб даю, понадобится.

– Перебьются, много чести – в гробы такое дерьмо укладывать, – проворчал Баранович. – Мешки для мусора им привезем – в самый раз будет. Я этих уродов лично в мелкую капусту шинковать буду.

– А как же «возлюби ближнего своего»? – спросил Роман Подвойский.

– Возлюбим, – уверенно кивнул Баранович. – Еще как возлюбим. Ближние как-никак.

Спецназ прибыл на двух неприметных легковых машинах. Первая въехала во двор председателя кооператива Шевченко, который считался ярым сторонником отделения от Украины и сам предложил свои услуги. Вторая остановилась в тени под деревьями на деревенской площади – фактически пустыря, посреди которого лениво щипала траву одинокая лошадь. Из нее выходили люди в гражданской одежде с «туристическими» рюкзаками, разбредались по окрестным проулкам. Операцию планировалось провести конспиративно, не светясь формой и не гремя оружием. Большинство жителей давно съехали из деревни, остались лишь несколько десятков – в основном пенсионеры и семьи работников кооператива, производящего ритуальную атрибутику. В деревне было тихо, из-под «хлопковых» облаков выглядывало солнце. Больше половины домов в деревне пустовало. По наводке Шевченко Петра Григорьевича – рассудительного усача с дефектом голеностопа – ополченцы занимали пустующие строения, стараясь поменьше попадаться местным жителям. «Чужаков в деревне нет, – уверил Петр Григорьевич. – Сам-то я проверить не могу, нога не позволяет бегать вприпрыжку, но племянника отправил – он по-тихому обошел спозаранку деревню, по опушкам полазил. Тихо все. Племяш мой парень наблюдательный, он бы заметил, если что». Ополченцы оккупировали чердаки, занимали наблюдательные позиции, извлекали из рюкзаков все, что бог послал – автоматы Калашникова, пулеметы РПК, кое-что из провианта, – неизвестно, как долго тут куковать придется.

План деревни отпечатался в голове, как аэрофотосъемка. Единственная дорога с востока, выходящая из леса. С запада тоже лес примыкал к деревне почти вплотную. Сразу за опушкой начинался овраг, заросший лещиной, вокруг него теснились осины, кое-где разбавленные березняком. Местность была неровная, возвышенности чередовались впадинами, заросли луговой травы – белесыми проплешинами. Глеб отправил Петра Григорьевича заниматься хозяйственными делами – нечего волочиться за ним хвостиком и привлекать внимание. Он обосновался на чердаке самой рослой избы, выходящей на западный лес. Не факт, что диверсанты пойдут здесь (было заявлено как раз наоборот), но больно уж неприглядно выглядело это местечко. Мрачноватый лес, рельеф покатой волной. Подворье тянулось к западу, было завалено строительным хламом, торчал полуразобранный сарай. На открытой местности неподалеку от опушки чернели останки старого мотоцикла с люлькой. По-видимому, когда-то в него попала молния – причем неслабая, мотоцикл буквально развалился. Хорошо, если водитель с пассажирами догадались пересидеть грозу в лесу…