Секретный узник

Надзиратель все так же ходил туда и обратно по коридору, глядя прямо перед собой, словно не было по обе стороны ни этих людей, ни самих решеток, словно дефилировал он между непроницаемыми стенами.

- Как отец? - пришел ей на помощь Тельман.

- Отец? - она взяла себя в руки, как растерявшаяся ученица, вытянувшая счастливый экзаменационный билет. - Отец все еще болен. Нужные слова являлись как бы сами собой. Она хорошо знала, что слово "отец" значило "партия". - Состояние очень тяжелое, он обессилел за эти дни. Очень волнуется за тебя. Но держится. Он просил передать тебе, чтобы ты не беспокоился о нем, он переборет болезнь.

- Но он уже выходит на улицу?

- Д-да, - будто преодолевая сопротивление, кивнула она. - В последние дни. Немного оправился и стал выходить, но, конечно, еще не очень далеко, вблизи дома.

- Хорошо бы вывезти его за город. Ведь уже весна, Роза, весна!..

- Мы так и хотим, Эрнст. Вот только с врачом посоветуемся. Он ведь должен быть под постоянным наблюдением. Некоторые из его врачей уже выехали на море, но кое-кто остается в городе. Одним словом, он не окажется без медицинского присмотра. Не беспокойся...

- Да? Меня это очень волнует, очень. Как Ирма? Она все такая же маленькая или немного подросла?

- Немного подросла. Особенно в последнее время.

- Я так и думал, - улыбнулся он.

- У нее очень хорошие друзья. Если бы ты мог видеть их, они бы тебе понравились.

- Может, когда и увижу.

- Надеюсь, что скоро. Так что не беспокойся, у нас все более или менее благополучно. Да! Чуть не забыла самое главное... Отец видел тебя во сне. Ему снилось, что ты вез фургон с пивом. Он долго был под впечатлением этого сна. Все рассказывал нам, как видел тебя нагруженным ящиками с пустыми бутылками.

- Странный сон.

- Я думаю, это к добру.

- Наверное, на отца подействовал свежий весенний воздух. Он же долго не выходил из дома. От воздуха пьянеешь почище, чем от пива. Эх, с каким наслаждением я бы выпил сейчас кружечку!

- Потерпи. Твой адвокат...

- Об этом не разрешается, - монотонно прогнусавил надзиратель, не прекращая своего возвратно-поступательного движения, равнодушный, как вышагивающий по клетке волк.

- Хорошо... - она смешалась, не находя других слов.

- Ну, ничего, Роза. Это я так. Пусть отец не беспокоится обо мне, и ты не беспокойся. Я буду терпеливо ждать перемены в своей судьбе.

- Да-да! Обязательно жди! - обрадовалась она. - Я так очень жду, и отец тоже.

- А дочка? - он лукаво прищурился. - Она не забудет своего папочку?

- Нет, она не забудет. Мы с ней только о тебе и говорим. Может быть, и ей разрешат повидаться с тобой.

- Вот это будет здорово! Очень даже здорово.

- Свидание заканчивается. - Надзиратель так и не взглянул на них. Заканчивается. Прощайтесь. Свидание заканчивается.

Роза заволновалась, лихорадочно припоминала, закусив губу, что еще ей надо сказать. Да и понял ли он все до конца? Смогли ли ее глаза досказать то, о чем умолчали губы?

- До свидания, Роза! - торопясь, Тельман повысил голос. - Я рад, что отец поправляется. А как там наш дедушка?

- Хорошо. Хорошо! - она часто закивала. - Дедушка Тельман хорошо. Он не болен. И все у нас хорошо...

Дверь за ним закрылась. Его увели. Она осталась одна.

Значит, они готовят побег, думал Тельман по пути в камеру. Но это же очень трудно, почти невозможно. Придется преодолеть колоссальные трудности... Но может быть, я неправильно ее понял? Нет, правильно. Иначе зачем тогда сон о пивном фургоне?

Он хорошо помнил тот случай с фургоном...

Зимний застывший Гамбург. Закрыты двери, спущены жалюзи. Вымерший город, вымерший порт. Черные силуэты запрокинутых в дымное небо кранов. Луна несется сквозь пепельные облака. Норд, завывая, мчится по пустым улицам. Дождь со снегом пополам летит мимо раскачивающегося фонаря. Пятна света и тени колышутся на мокрой брусчатке. Вымерший город, пустые черные пристани тридцатого года, года всемирного кризиса, когда недолгое благополучие "ржаной" марки лопнуло и все опять полетело к чертям.