Секреты для посвященных

Волков поднял голову от бумаг, в чтение которых углубился во время разговора Вячеслава с Москвой.

— Я позвоню летчикам. Вас доставят.

— Спасибо. — Вячеслав замялся. Ему хотелось обратиться к генералу с еще одной просьбой, но он не решался, тот и так сделал для него слишком много.

— Я вас понял, — улыбка тронула тонкие губы Волкова. — Вам хотелось бы вернуться, чтобы присутствовать на испытаниях. Такая возможность есть. В вашем распоряжении… что-то около недели. Если управитесь, милости просим.

— Я, конечно, свинья. Но у меня есть еще одна просьба, — решившись, Вячеслав нырнул, как в прорубь. — Волей обстоятельств я был вовлечен в одну криминальную историю. Она близка к развязке…

Вячеслав изложил свой разговор с подполковником Хрустовым. Волков кивнул:

— Это не по моей части. Но я поддержу вашу просьбу.

5

Вячеслав открыл ключом дверь квартиры и замер на месте. Все было так, как когда-то, при жизни мамы. Старое зеркало в золоченой раме сверкало, как новое, в пятирожковой люстре холла горели все пять лампочек, чего давно уже не было, паркет блестел. Из коридорчика, ведущего в кухню, доносился манящий запах любимого отцовского блюда — тушеного мяса с картофелем, слышался звон посуды.

Ему вдруг показалось, что сейчас в дверном проеме появится мама в пестром переднике и, улыбаясь, скажет: «Всем мыть руки, и немедленно за стол!»

Но нет… Мамы давно нет в живых. Вместе с нею ушла из дома душа. Квартира быстро приобрела унылый вид: обои во многих местах отстали от стен, с паркета сошел лак, лампочки в люстрах перегорели, их никто не заменял, обходились теми, которые еще светили. Мама не терпела набросанных где попало вещей. Но не стало ее, не стало и порядка. Вещи разбрелись по дому, их можно было встретить где угодно — на спинках стульев, в креслах, на подоконниках. Прежде чем опуститься в кресло, брали в охапку рубашки и свитера и перебрасывали их в другое, столь же неподходящее место.

Отец любил мать. После ее смерти им овладело равнодушие ко всему, что его окружало. Единственное, что привязывало его к жизни, это работа. Конечно, он любил своего единственного сына. Однако их чувства друг к другу уже давно не проявлялись так открыто и весело, как прежде. На совместном существовании отца и сына лежала печать невосполнимой утраты.

Вячеслав старался бывать дома как можно реже, что скрывать, родные стены навевали на него тоску. А с тех пор как в его жизни появилась Дина Ивановна, он и вовсе переселился в ее однокомнатную квартирку. Так что отец большую часть времени проводил в одиночестве. Он редко брился, одевался небрежно. А для кого стараться? Выглядел неухоженным, старым…

Разгромная статья в газете доконала его. Должно быть, отец возлагал на свое последнее изобретение большие надежды. Он был близок к успеху, но газетная публикация привела к тому, что все двери перед ним захлопнулись. Из уважаемого человека, талантливого изобретателя в глазах многих он мгновенно превратился в прожектера, чуть ли не в авантюриста. Так ему, во всяком случае, казалось.

Идти куда-то жаловаться, опровергать вздорные обвинения, доказывать, что он не верблюд? Нет. Увольте. Этого он делать не будет. У него опустились руки. Отец перестал работать. А это означало, что он перестал существовать.

Уезжая на полигон. Вячеслав оставлял отца в подавленном состоянии. Взгляд потухший, под глазами мешки. Ходит, с трудом передвигая ноги. «Приеду, обязательно сведу его к какому-нибудь профессору. Отправлю в санаторий». Подобными обещаниями он успокаивал свою совесть. А это было не так-то просто сделать. Болезненный удар отец получил от газетной братии, от того странного — всесильного и нередко безответственного — сообщества, к которому принадлежал его сын. От кого же отцу ждать помощи, как не от него? Но Вячеслав, хотевший поначалу вступиться за честь отца, даже предпринявший энергичные розыски, после долгих размышлений решил этого не делать. Ему показалось неэтичным использовать свое положение в журнале в целях, которые кое-кому могли бы показаться сугубо личными. Сработал неписаный кодекс поведения журналиста. И хотя отец немедленно согласился с ним («Конечно, сынок, я все понимаю»), у Вячеслава на душе кошки скребли.

Он ехал домой с чувством острого беспокойства за здоровье отца. Появление в их доме Леры могло означать только одно — отцу очень плохо. Но почему же так празднично сверкает квартира? А этот дразнящий запах из кухни? Что тут происходит?

Он поставил в угол кофр с фотоаппаратурой, сбросил куртку и быстрым шагом прошел в отцовский кабинет. Отец в новом халате (куплен он был давно, еще мамой, но отец его не надевал, предпочитал рабочую одежду — старые брюки и свитер) сидел в кресле, положив на подлокотники бледные руки с проступавшими на коже, как реки на контурных картах, голубыми венами. Его взгляд был устремлен на сына. Он выражал радостное ожидание встречи.