Секреты прессы при Гобачеве и Ельцине

Павел Гусев: Само понятие „гласность“ введено в оборот Горбачевым и его командой. Но гласность уже без их желания преобразовалась в свободу слова. Официальная версия свободу слова не признает. А для нас это главное оружие: „Гласность“ — красиво звучит для рекламы курса Горбачева на Западе. И эту гласность будут сохранять, а свободу слова и впредь, видимо, будут зажимать всеми возможными способами.

Игорь Голембиовский: Нельзя все замыкать на президенте, говорить, что он охладел к демократической прессе. Суть глубже. Пришла новая генерация партийных функционеров, которые опоздали к „разделу пирога“. В отличие от ушедшего поколения, они будут действовать более энергично и более изощренно. Мы уже ощущаем, как многопланово идет атака на „Известия“, заметьте — весьма умеренную газету. Но вместе с тем „Известия“ занимают уникальное место в системе нашей печати. Они остаются пока единственным мостком между левой и правой прессой.

И если этот мост свернут в правую сторону, это может сыграть зловещую роль для многих изданий. А нападки со всех сторон — налицо. На сессии Верховного Совета распространяются документы для депутатов, где перечисляются издания эстремистского характера, куда по непонятной мне причине попадают и „Известия“. Предлагается конструктивно перестроить „Известия“. А в чем эта конструктивность? Печатать как можно больше выступлений народных депутатов…

Владислав Фронин: За последние годы разительно изменились журналисты, причем во всех изданиях. Они почувствовали вкус свободы слова. Но ощутили его и читатели. Поэтому возвращение к безгласности невозможно, хотя попытки вернуться были и, вероятно, будут.

Виталии Коротич: Газеты „Правда“ и „Советская Россия“ слово „демократ“ произносят так, как раньше произносили имя классового врага. Система стремится соединить в массовом сознании понятия „демократия“ и „экономические трудности“, „свободная печать“ и „анархия“. Система натравливает народ на саму мысль о реформах, пугая люмпенов перспективами социальной конкуренции, которая придет на смену их социальному иждивенчеству. Происходит опасное смыкание паразитических верхов и воспитанных ими в послушании представителей разложившихся групп в низах. Ни тем, ни другим информация не нужна: можно сказать, одни ее получают, а другие никогда в ней не нуждались, довольствуясь какой-нибудь кравченковской тележвачкой.

Александр Дроздов: Меня настораживает, как слово „гласность“ заменяется словом „плюрализм“. Абсолютно ясно, что плюрализм в одной газете невозможен — газета не может быть свалкой взглядов. Суть плюрализма в многообразии средств массовой информации. Мне кажется, что для наших оппонентов понятие „плюрализм“ заключается прежде всего в сохранении партийного влияния не только на свои газеты, но и издания, изначально не связанные с партией.

Владимир Молчанов: Идею душения гласности поддерживают не только те люди, что сидят в ЦК КПСС, а, увы, и наши с вами коллеги. На Центральном телевидении в последнее время я постоянно находился в атмосфере, когда исполнение профессионального долга входит в противоречие с нравственным выбором. Если сегодняшняя программа „Время“ отвечает твоему нравственному выбору, то о каком профессиональном долге можно говорить при таком чудовищном насилии над информацией? Если же ты делаешь другой нравственный выбор, то тебя может ждать судьба „Взгляда“. Людей, которые сопрягают свой нравственный выбор с программой „Время“, совсем не мало. Официальной цензуры на ЦТ нет. Все цензурируется людьми, руководящими телевидением или какой-то программой. Когда я начинал работать в программе „Время“ (а с 14 января я отказался официально работать в ней), у нас не было проблем с „информацией“. Без четверти девять звонил Лигачев — давал одно указание, без десяти звонил другой высокопоставленный чиновник — давал другое указание. Потом это прекратилось. Как выясняется, сейчас все возвращается на круги своя, и указания от секретарей и других ответственных работников ЦК КПСС (они же члены Верховного Совета) становятся нормой.

Владислав Старков: В отличие от телевизионщиков я не стал бы драматизировать ситуацию. Мы вступили наконец-то в нормальную фазу политической борьбы. И к ней надо быть готовыми. Бояться цензуры? Я думаю, она никому невыгодна, а Горбачеву в том числе. Как только будет введена цензура, допустим, „Аргументы и факты“ прикроют или посадят комиссара, который будет следить за каждым словом, появятся листовки, пресса „андеграунд“, будут снова слушать „голоса“. Народ без информации не останется…