Секреты прессы при Гобачеве и Ельцине

Нет, теперь — нет. Появились издания с разными позициями, пишут сейчас обо всем и неодинаково Я вот, скажем, открываю „Аргументы и факты“ или „Комсомолку“ и нахожу массу такого, чему хочется верить. Однако где гарантии, что при той структуре средств массовой информации, которую мы сейчас имеем, подобное положение сохранится? В этом смысле нельзя все-таки отрицать заслуги неформальной печати, она первой раскрыла многое „закрытые“ прежде темы, заставляя официальную печать идти следом. Основным достижением нашего агентства считаю прорыв информационной блокады вокруг кузбасских забастовок. Центральные газеты, Центральное ТВ рассказали о них спустя неделю; местные, даже в соседних с Кузбассом областях, молчали аж до сентября-октября. Мы же заговорили буквально с первого дня событий — через западные радиостанции. Первый видеорепортаж из Кузбасса поступил в телекомпанию Си-Би-Эс от нас, мы его сняли в Прокопьевске и Новокузнецке.

— Большая у вас редакция?

— Пять человек.

— Всего-то?

— Всего. Для самиздата типично.

— Ну, значит, в агентстве и впрямь подобрались „киты“. „Советская Россия“ нечаянна подарила вам комплимент. Цитирую: „Нет оснований сомневаться в профессионализме людей, работающих в СибИА“.

— Опять промах! в редакции ни одного профессионала. Просто единомышленники создали организационное ядро, вокруг которого все завертелось. Трое из нас „перья“, двое заняты техническими проблемами. Вот среди информаторов журналисты-профессионалы встречаются. Допустим, наша давняя сотрудница Марина Сальникова работает в „Тюменском комсомольце“, но дает материалы еще и нам.

Практически редактор как бюллетеня, так и „Северного телеграфа“ — Саша Лаврова, она филолог. Но вообще-то у нас слабо с формальным делением по постам. К тому же состав редакции постоянно меняется, происходит естественная ротация кадров.

— Все это не огорчает?

— В последние месяцы не меняется, и это меня огорчает. Нет притока свежих людей.

— Расскажите о материальной базе, финансовых возможностях агентства.

— У нас один-единственный компьютер, который грозит сломаться. Первые два бюллетеня были машинописными, размножались на ксероксе и раздавались. Но нам повезло, почти сразу удалось договориться с одной прибалтийской типографией, пресс-бюллетень вышел приличным тиражом, и мы впервые продали свои выпуски. По 50 копеек. Стабильно поддерживаем первоначальную цену, хотя для не зависимого издания она невелика и возникают проблемы с распространением: другие за это платят дороже. Сейчас у нас тираж 15 тысяч экземпляров, есть возможность содержать редакцию. Сотрудники получают 50 рублей в неделю, на гонорар пока хватает только художникам. Когда отпечатали 12-й номер, а это был первый выпуск большим тиражом и нам пришлось поднатужиться, занять под него кое-какие суммы, произошло ЧП. Тираж конфисковали еще в аэропорту. Распространители наши объявили по этому поводу голодовку, главным голодающим был курьер, который не довез бюллетень из Вильнюса. Сидели ребята у памятника Ленину, вокруг собралась толпа. Сидели они с шапкой и собрали тысячу рублей, как раз на тираж.

— И часто ваше издание подвергается репрессиям?

— В минувшем декабре в очередной квартире, где помещалась редакция, произвели обыск, пытались обнаружить наркотики. Их не нашли, но нашли баллончики со слезоточивым газом, нормальные такие штучки, в Западной Германии свободно продаются — хорошая защита от бандитов. Хозяину квартиры — трое суток. Но наркотики и баллончики, конечно, только предлог. На деле акция была вполне ожидаемой: как раз накануне появился специальный выпуск бюллетеня, посвященный местным правоохранительным органам, под шапкой „Мафия на страже закона“.

— Но к Закону о печати вы, насколько я понимаю, относитесь положительно, однако и он диктует правила и нормы, которым вам, пока еще неформалам, придется следовать. Несмотря на отмену цензуры.

— А вот цензура нас до сих пор не волновала. Нас волнует совсем другое: доступ к типографской базе. Закон о печати должен вступить в действие одновременно с рыночным механизмом. Если мы получим реальную возможность искать бумагу по рыночным ценам, а хозяин партийной типографии по-прежнему станет смотреть, а что они там печатают? — то на деле никакой свободы печати не будет. Я исхожу из триединой арестантской формулы: не верь, не бойся, не проси».