Секреты Российской дипломатии. От Громыко до Лаврова

Утром 23 марта самолет Примакова поднялся в воздух. Когда сделали промежуточную посадку в ирландском аэропорту Шеннон, позвонил российский посол в Вашингтоне Юрий Викторович Ушаков (будущий помощник президента по международным делам) и сообщил, что, судя по всему, переговоры американского представителя Ричарда Холбрука с Милошевичем ничего не дали и Соединенные Штаты могут применить силу.

Примаков попросил соединить его с вице-президентом Алом Гором и предупредил его:

— Я вылетаю в Вашингтон. Но если все-таки во время моего полета будет принято решение нанести удар по Югославии, прошу немедленно меня предупредить. В таком случае я не приземлюсь в США.

В Белом доме, конечно, могли отложить начало бомбардировок до завершения визита Примакова, но не захотели идти на попятный, чтобы не обнадеживать Слободана Милошевича: он должен видеть, что никто его с крючка не снимет. Либо он прекратит операцию в Косове, либо подвергнется бомбардировке.

Ричард Холбрук, исходя из того, что сербские спецслужбы его подслушивают, прямо из Белграда позвонил в Вашингтон:

— Я полагаю, вы согласны, что мы не можем позволить, чтобы нас отвлекал или тормозил визит Примакова. Мы все равно разбомбим Милошевича к чертовой матери, если он не выведет войска и не прекратит противоправные действия в Косове, поскольку зверства, которые он совершает, — прямой повод для бомбардировок.

— Совершенно справедливо, Дик, — услышал он в ответ. — Мы здесь тоже смотрим на это именно так.

Строуб Тэлботт соединился с американским поверенным в делах в Белграде Ричардом Майлзом и передал ему официальные инструкции: сжечь секретную переписку, собрать вещи и покинуть здание посольства.

В девять вечера по московскому времени вице-президент Гор перезвонил Примакову:

— Евгений, наши дипломатические усилия не дали результата. Ежедневно сербские силы убивают невинных людей, разрушают деревни, выгоняют людей из своих домов. И мы готовимся к удару. Прошу понять, что речь идет о том, чтобы остановить убийство ни в чем не повинных людей. Если ты примешь решение отложить свой визит, то предлагаю указать в сообщении для прессы, что визит не отменяется, а откладывается, то есть мы как можно скорее назначим новый срок его проведения.

— Прежде всего хотел бы поблагодарить тебя за откровенность, — сказал Примаков. — Мы дорожим отношениями с Соединенными Штатами. Однако мы категорически против военных ударов по Югославии. Считаю, вы делаете огромную ошибку. В условиях, когда ты говоришь, что удары по Югославии неминуемы, я, разумеется, прилететь в Вашингтон не могу.

Примаков соединился с Ельциным. Президент одобрил его решение. Одни тогда аплодировали решительному поступку главы российского правительства, другие считали, что заступаться за Слободана Милошевича нелепо — ничего, кроме страданий, он собственному народу не принес… Но в любом случае разворот Примакова над океаном вошел в историю дипломатии.

Что сделал Примаков?

Главная заслуга Евгения Максимовича состоит в том, что он добился стабилизации политической ситуации в России. С его вступлением в должность исчез страх перед тем, что будет распущена Государственная Дума, что президент решится вновь применить силу против парламента, что страна пойдет вразнос и воцарится диктатура. И как-то сразу спало напряжение. Правительство получило несколько месяцев относительного спокойствия — для того, чтобы что-то сделать.

Когда Примаков представил публике свой кабинет, его называли розовым, красным, коммунистическим. Первые заявления министров насчет управляемой денежной эмиссии, национализации, поддержки военно-промышленного комплекса просто пугали.

На правительство оказывали колоссальное давление губернаторы, военно-промышленный комплекс, крупные производители. Они требовали денег и были уверены, что именно это правительство пойдет им навстречу. И ошиблись. Денег правительство Примакова печатать не стало. Как выразился один из коллег Примакова: когда становишься министром, нельзя не быть монетаристом. Невозможно раздать денег больше, чем есть в казне. Немыслимо давать кредиты, если очевидно, что их не вернут. Одно дело на митинге или с думской трибуны сулить избирателям золотые горы. Другое — понять, что от одного неверного шага может пострадать вся страна.

Вопреки первоначальным обещаниям, правительство Примакова не так уж сильно вмешивалось в экономику.