Женщина поет. «Мама не пой, у тебя же ни слуха, ни голоса!» А у нее есть потребность петь. Поэтому она закрывается в ванной комнате, включает воду и поет… Это ее практика успокоения. Она поет песни, которые слышала еще ребенком от своей матери, когда сидела в большом алюминиевом тазу в бане. Мама мылила ее мочалкой и пела.
Женщина едет в спортзал и азартно колотит боксерскую грушу. У нее есть в этом потребность. Ее бабушка успокаивалась колкой дров… В мегаполисе трудно найти дрова, поэтому женщина колотит по груше.
Женщина вяжет носки. Носки никто не носит. Нет у семьи потребности в теплых шерстяных носках. Есть мембранная обувь, пол с подогревом. Но у женщины есть потребность вязать носки. Так делали ее мама и ее бабушка. Это ее практика успокоения.
Женщина ходит по грибы. Наполняет корзинку опятами, волнушками, лисичками. Потом заходит к соседке и отдает ей грибы. Соседка радуется, но не понимает: «Как так? Четыре часа по лесу ползать, от комаров и мух отмахиваясь, а потом все грибы отдать». Для нее грибы представляют ценность, а для той женщины — нет. Не любит она грибы. Ни чистить, ни есть не любит. Она любит их собирать. Собирать грибы — это ее практика успокоения.
Женщина сажает картошку. Ей уже восьмой десяток. Годы, давление… Ей тяжело копать огород. У нее три сына-бизнесмена. Каждую весну у них начинается квест под названием «Найди время для огорода». Каждую весну они собираются на маленьком огородике старенькой дачи и соревнуются. Нет, не кто быстрее вскопает грядку, потому что для таких подвигов у них уже тоже годы и давление… А кто более важную командировку отменил ради маминой огородной прихоти, сколько стоит час рабочего времени у каждого и сколько кг отборного картофеля можно на эти деньги купить. У них нет объективной потребности в выращивании картофеля. Но у их мамы есть практика успокоения — выращивать картошку. Причем непременно своими силами, без привлечения наемной силы. Все лето она будет гулять меж зеленых кустиков, собирая колорадских жуков. И хорошие сыновья уже давно не спорят, потому что понимают: основная ценность в практике выращивания картофеля — наполнить смыслом мамино пребывание на даче. Ей так спокойнее. И, между прочим, однажды сыновья замечают, что им тоже так спокойнее: из этих теплых встреч друг с другом на природе (личных, не по скайпу и телефону) и простого совместного труда они черпают ресурс.
А у вас есть наследуемые практики успокоения?
Нас спасает юмор
Чувство юмора — это то, что помогает сохранять самообладание в стрессовых ситуациях. В сложных переговорах рекомендуют шутить, чтобы сбавить градус напряжения. Если оппонента удается рассмешить, то конфликт исчерпан. Верх мастерства — уметь рассмешить себя.
Есть ситуации, которые можно легко переводить из разряда «ужас-ужас» в разряд «смешно».
У меня для этой цели всегда под рукой фотоаппарат. Два килограмма муки на полу — это смешно, плюс новая клёвая фотка в альбоме «Милые деточки». Жидкий корректор, которым ребенок, открывая, брызнул себе на лицо, — это повод со смехом пересказывать подруге реакцию воспитателя. (Потому что корректор не смывается. Ничем.)
Моя знакомая, мама троих детей, развлекается тем, что пишет короткие рассказы на своей страничке в социальной сети о проделках деточек. Каждый новый эпизод из жизни становится не источником стресса, а источником вдохновения. «Рецепт от шеф-повара Никитоса. Постельный бутерброд. Взять с кухни тарелку каши, пока никто не видит, унести в спальню, задумчиво размазать кашу по простыне». Пост собирает «лайки» и комментарии, а мама — эмоциональное поглаживание. У нее это уже вошло в привычку. А знаете, как работает такая привычка? В ситуации, когда что-то случается, в голове начинает непроизвольно складываться новый текст. «Я смотрю на кактус, свалившийся в аквариум, и автоматически начинаю подбирать художественную метафору для этого безобразия. Как бы, думаю, поинтереснее об этом написать. Энергия идет в творчество и не идет в злость. Злиться уже не хочется».
Супруги, обладающие чувством юмора, реже ссорятся.
«Я хотела его убить. Он поставил свои туфли поверх моих новых белых кроссовок. „Ты что, специально?!“ — спрашиваю его. (Хотя сама понимаю, что не специально, просто не видит, куда ставит.) Я в ярости. А он так невозмутимо отвечает: „Конечно. Я же доминантный самец, люблю быть сверху. Ну, если сегодня ты хочешь разнообразия, то я разрешаю побыть сверху тебе“, — и ставит мои кроссовки поверх своих туфель. Отходит, любуется и говорит голосом театрального критика: „Оригинально, свежо, но не брутально“. Мне, глядя на эту постановку, хочется смеяться, а убивать уже не хочется».