Ясные и безжалостные формулировки читаются как обвинительный акт, который Гвиччардини еще более недвусмысленно воспроизведет в
Естественно, далеко не все великие умы того времени мыслили в таком ключе. Например, философ Томмазо Кампанелла, живший во второй половине XVI столетия, высоко оценивал «славу Италии, возвеличенной понтификатом», и надеялся на непосредственное верховенство римских пап над монархами всей земли.
Однако прочие, в том числе иерархи самой церкви, уже поняли, что битва за Константинов дар принадлежит прошлому. Так, кардинал Роберто
Беллармино, иезуит, проницательный и беспощадный инквизитор, понял, что официальное отречение от документа не нанесет ни малейшего вреда светскому владычеству пап, которое в свое время уступил им Константин, поскольку они располагали инвеститурой совсем иного порядка, не имеющей отношения к зафиксированному на бумаге. А его предшественник, кардинал и историк церкви Чезаре Баронио, утверждал, что поддельность документа может быть не столько недостатком, сколько достоинством. Ход его рассуждений сводился к тому, что апостол Петр и его преемники получили власть любого рода лично от Христа, соответственно, факт ее признания в императорском эдикте со стороны смертного в конечном счете человека в соотнесении с самим Христом терял свою весомость и им, в общем-то, можно было пренебречь.
В данной главе перед нами не стоит задача подробно рассмотреть все перипетии истории Константинова дара, ибо на эту тему имеются превосходные исследования. Здесь же предлагается только ограниченная панорама, позволяющая встроить этот фальшивый документ в перспективу итальянской национальной истории, на которую мнимое завещание Константина оказывало и продолжает оказывать заметное воздействие.
Начиная с XVII века политическая мощь Святого престола постепенно ослабевает — это период упадка, обусловленный, впрочем, вовсе не топорными манипуляциями с кусочком бумаги, а скорее иными причинами, которые все чаще противопоставляли ватиканский клир ходу времени. Просветительская философия ускорила этот процесс, а в стане непримиримых противников двух крупнейших революций XVIII столетия (американской и французской) Римская церковь относилась к тем, кто использовал в борьбе как оружие, так и идеологическую машину. Тайные общества, и прежде всего масонство, обнаружили, что Ватикан является их противником; высшая католическая иерархия обрушилась и на сторонников эгалитаристских учений (к примеру, социалистов), квалифицировав их как врагов Господа. В течение двух веков виднейшие интеллектуалы, философы, историки и ученые стремились доказать, что организованные религиозные учения — это одно из главных препятствий, мешающих достичь социального обновления, равенства и признания людей в качестве полноправных граждан.