Настолько глубоким был разрыв с прошлым, свершившийся в эти годы, что даже реставрационный энтузиазм Венского конгресса (1815 год), прошедшего после бури наполеоновских войн, был не в состоянии восстановить существовавший ранее расклад и вновь соединить разрозненные элементы картины. Ни много ни мало, но целых четыре раза за истекший период мир слышал вести о падении светского владычества пап. Впервые это случилось в феврале 1798 года, когда французская оккупационная армия провозгласила Римскую республику и арестовала Пия VI, умершего год спустя в плену в Балансе, в Юго-Восточной Франции. Эксперимент продлился недолго, однако после тысячелетия стабильности был настоящим новаторством. Святой престол получил четкий сигнал, но не воспринял его должным образом. Вторая весть пришла в 1809 году, когда вследствие ухудшения отношений Наполеона и Ватикана французский император своим декретом упразднил светскую власть понтифика и аннексировал Папскую область. В третий раз это произошло в 1849 году, когда благодаря отваге итальянских патриотов возникла другая Римская республика, которой была суждена эфемерная, но триумфальная жизнь (с февраля по июнь), памятная среди прочего одной из самых прогрессивных конституций тогдашней Европы. В четвертый и последний раз это случится 20 сентября 1870 года, когда Рим наконец-то воссоединится со вновь рожденным королевством Италия и станет его столицей.
Все упомянутые эпизоды демонстрируют, что эволюция политической ситуации в Европе трансформировала Константинов дар и светское господство понтификов в проблему сугубо итальянскую, связанную с борьбой за контроль над полуостровом. Конечно же, это вопрос власти, к тому же осложняемый вековой традицией, боязнью перемен, страхом увидеть, как пошатнется в итоге вместе с верой и духовная свобода церкви.
Тщетно граф Камилло ди Кавур, архитектор единой Италии, пытался в последние месяцы перед смертью успокоить и переубедить понтифика. Не что иное, как интерес духовного свойства, убеждал он, мог бы подтолкнуть папу отказаться от анахронической претензии на мирскую власть. Будучи председателем Совета министров, он неоднократно возвращался к этой теме, предлагая понтифику щедрые гарантии: «Святой отец, мы дадим Вам ту свободу, каковую Вы безуспешно вот уже три века просите у всех католических держав… Мы готовы провозгласить в Италии этот великий принцип: свободная церковь в свободном государстве».
Ничто не могло перебороть недоверие Пия IX и его окружения: мотивация была скорее психологического толка, чем политического. Лозунг «свободная церковь в свободном государстве» звучал не столько заверением, сколько скрытой угрозой. Не говоря уже о том, что антиклерикализм, частично затронувший движение Рисорджименто[35]
только способствовал росту таких опасений. К примеру, Джузеппе Гарибальди не скрывал своего враждебного отношения к церкви. Быстро усвоив аргументацию Гвиччардини, он писал своей английской приятельнице: «Папская теократия — самый чудовищный бич, обрушившийся на мою бедную страну; восемнадцать веков лжи, гонений, костров инквизиции, союза со всеми тиранами Италии сделали эту рану неизлечимой».Кстати, внутри католицизма имелось течение, представители которого, разделяя установку Кавура, отчетливо видели, как опасно было светское господство для свободы самой церкви и для эффективной проповеди ее учения. Они в полной мере осознавали, что политика влечет за собой тяжелые компромиссы с совестью и духовностью. Об этом неоднократно писал священник и философ Антонио Розмини, а его точку зрения всецело разделял классик итальянской литературы, писатель-католик Алессандро Мандзони: «Я считаю, что в тот миг, когда во Франции с религии сбросили внешнюю мишуру и блеск, когда у нее не осталось иной силы за плечами, кроме Иисуса Христа — именно тогда она начала вещать с высоты своего авторитета и была услышана».
Противоречия сохранятся надолго. Как уже было упомянуто, лишь 11 февраля 1929 года глава итальянского правительства Бенито Муссолини подпишет Латеранские соглашения и конкордат с церковью. Государство Ватикан в обмен на это признает легитимность королевства Италия. Оценки данного соглашения были неоднозначными: многие полагали, что оно содержит чрезмерно много статей, невыгодных для нации, — особенно это касалось финансового приложения к договору. Правивший в эпоху подписания этого пакта папа Пий XI прокомментировал данное событие так, будто речь шла об одолжении с его стороны: «Мы полагаем, что [с пактом] Господь обратит свою милость к Италии, а Италия снова вернется к Господу». Особой трезвостью на фоне разноголосия толпы отличалось суждение мыслителя-коммуниста Антонио Грамши, отметившего в своих