Секреты Ватикана

Поэма повествует о волшебных и благородных деяниях, рыцарях и дамах-воительницах, об авантюрах и погонях, о бегстве и любви. Переведенная на множество языков, поэма "Освобожденный Иерусалим" была очень дорога сердцу барочных поэтов, превозносилась романтиками, вдохновляла многих художников, граверов, кинорежиссеров (Энрико Гуаццони, Карло Людовико Брагалья). В свою бытность в Риме Леопарди до слез растрогался у гробницы Тассо. Шатобриан, помимо уже процитированного отрывка, в письме к госпоже де Рекамье от 21 марта 1829 года признавался: "Вчера, в промежутке между двумя голосованиями по выбору нового папы, я отправился в Сант-Онофрио… Какое пленительное одиночество! Какое счастье отдыхать в окружении фресок Доменикино и Леонардо да Винчи! Хотел бы и я покоиться там, уже ничто не соблазнит меня так же сильно".

Всего за пару десятилетий до Торквато Тассо Лудовико Ариосто затронул ту же тему, воспев похожие приключения в своем "Неистовом Роланде", одном из литературных шедевров эпохи. Ариосто и Тассо сплетают сюжетные линии вокруг войн между христианами и сарацинами во времена Карла Великого (у Ариосто) и Первого крестового похода, ведомого Готфридом Бульонским (у Тассо). Даже когда рыцарство практически исчезло, миф о нем выстоял, о чем с большой прозорливостью в свое время догадается Сервантес, автор книги, в которой "хитроумный идальго", обуянный рыцарскими идеалами, провозглашает самого себя "дон Кихотом".

"Рыцарство" в средневековом значении не стоит смешивать с кавалерийскими военными соединениями, типичными для любой армии со времен седой древности. На практике это понятие[63] является сложносоставным, в нем фиксируется как буквальный, так и символический смысл. В аристократическом обществе лошадь — это знак принадлежности к сословию и важный символ, но рыцарство — инструмент силы, власти и богатства, преобразующий профессию в совокупность этических императивов.

Невероятная история тамплиеров начинается промозглым осенним днем 27 ноября 1095 года, когда папа Одон де Лажери, француз, правивший под именем Урбана II (историки оценивают его как истинного преемника Григория VII), закрывал Церковный собор, созванный им в центре Франции — в Клермоне, что в провинции Овернь. Церковь упрямо, можно сказать, "отчаянно" пыталась реформировать саму себя; особое беспокойство внушали феномены николаизма (конкубината[64] и браков священников) и симонии (купли-продажи церковных предметов, бенефициев, услуг[65]). Урбан взывает к мирянам и клиру, в том числе к монархам. Он порицает их, одновременно указывая им путь к спасению: отправиться освобождать Иерусалим. Хронист Фульхерий Шартрский в своей "Иерусалимской истории" оставил нам одну из версий этого обращения:

И да ринутся в борьбу с неверными все те, кто до сего момента поглощены были войнами личными и противоправными, чиня зло и убыток верующим! Пусть станут рыцарями Христа те, кто были бандитами и разбойниками! Пусть по божественному велению сражаются с варварами те, кто бился с братьями и родителями своими… здесь вы в печали и бедности, там снизойдет на вас благодать и богатство. Те, кто были врагами Господа здесь, да обретут там милость Его.

Искусные фразы, проникнутые страстью и пафосом, открыли всем, кто слышал призыв папы, высокую и предельно ясную миссию: не легкомысленность и коварство пустых деяний, а "священная война". На самом деле призыв в Клермоне имел еще одну цель: вновь утвердить власть церкви, защитить ее имущество и материальное благосостояние, продолжить григорианскую реформу, навязав всем и каждому, особенно монархам, ее волю и устав. Достаточно подумать, к примеру, о суровых матримониальных нормах, к которым будут в этом случае принуждены короли, что заложит мину замедленного действия и выльется в многочисленные драмы и схизмы. Вспомним самую знаменитую из них — при Генрихе VIII, благодаря чему в 1534 году образуется отдельная англиканская церковь.