Секреты женщин Ренессанса

В высшей степени характерно и то обстоятельство, что никогда так часто немолодой уже вдовец не вступал в брак с молодой девушкой, а вдова в зрелом возрасте не выходила замуж за молодого парня. Вполне соответствуя чувственной тенденции эпохи, эта черта, с другой стороны, противоречила ее здоровым инстинктам. Что люди прекрасно понимали это противоречие, видно из того, что такие неравные браки подвергались высмеиванию словом и картиной. Если юноше, женившемуся на старухе, предсказывали, что он на брачном ложе получит «насморк», то о молодых женах и старых мужьях говорили, что первые – те «лошади, на которых старики быстро доедут до могилы». Старикам, кроме того, предсказывались уже в брачную ночь рога, ибо в таких браках, по народной поговорке, «слишком мало молятся». Последнее выражение было насмешливым обозначением «брака между стариком и чувственной молодой женщиной» и связано с одним анекдотом, сообщенным Августом Тюнгером в его фацециях, вышедших в 1480 году.

«Неравный брак». 1525 г. Художник Лукас Кранах Старший

Чисто чувственное воззрение на любовь привело, естественно, к тому, что стремились как можно чаще испытать физическое наслаждение. Другими словами, ненасытность – одна из характерных черт половой жизни Ренессанса. Эту черту мы находим во всех странах: от испанского и итальянского юга до английского или голландского севера, от Западной Франции до Юго-Восточной Германии – всюду мужчины и женщины отличались непомерным аппетитом…

Хотя женщины и пассивны по натуре, однако они в этом отношении не только не уступали мужчинам, а, если верить современным поэтам и новеллистам, даже превосходили их своей требовательностью. Мы можем вполне верить новеллистам, так как эта черта обусловлена именно женской пассивностью. Вспомним новеллу Боккаччо об отшельнике Алибеке. Чтобы обрисовать ненасытность женщин, сатирики заявляли, что у них вообще, кроме любви, ничего другого в голове нет: о чем бы с ними ни беседовать, все, даже самое невинное, они истолковывают в этом смысле. Рабле облекает эту мысль по своему обыкновению в гротескную форму.

«Вспомните, что случилось в Риме в 240 году с основания города. Молодой знатный римлянин встретил у подножия Целийского холма римскую даму по имени Вероника. Она была глухонемая. Ничего не подозревая, он спросил ее, каких сенаторов видела она наверху, причем он по свойственной итальянцам живости жестикулировал руками. Не понимая его слов, дама, естественно, вообразила, что он требует от нее того, о чем она сама думала, что обыкновенно молодые люди требуют от женщин. Знаками, которые в деле любви несравненно целесообразнее, действительнее и очаровательнее слов, она пригласила его пойти с ней в ее дом, стоящий в стороне, и знаками же объяснила ему, как ей приятно будет предаться любовной игре».

Впрочем, сатира Рабле еще значительно отстает от жизни, если принять во внимание факты, сообщенные Брантомом… Особенно требовательны в любви были, однако, если верить современникам, вдовы. Предписанный законом год траура редко соблюдался, так что даже еще в Средние века были назначены наказания, если вдова вторично вступала в брак по прошествии тридцати дней после смерти мужа, и вознаграждение, если она в продолжение года честно оплакивала покойного. Поэтому существовало воззрение, что тот, кто женится на вдове, непременно станет рогоносцем. Испанская пословица гласит: «Que lajomada de la viudez d’una mujer es d’un dia» – «Вдовство вдовы продолжается только один день», а французская пословица гласит: «Печаль вдовы только в ее верхнем платье». Только верхнее платье траурное, так как большинство вдов продолжало носить цветные сверкавшие нижние части костюма как средство воздействия на чувственность мужчины. Третий взгляд гласил: вдовы любят вдвойне, ибо хотят вознаградить себя со вторым мужем за те лишения, которым их подвергал первый, и потому нет ничего опаснее, как жениться на вдове, бывшей уже два или три раза замужем. Брантом посвятил в своем сочинении целую главу любви вдов, и более половины приводимых им примеров касается их ненасытности. О той же теме немало рассказали также итальянские и немецкие новеллисты.

Нет ничего удивительного, что в эту эпоху женщины нередко публично хвастали этой своей требовательностью. Так, Маргарита Наваррская величала себя «самой женственной женщиной во всем королевстве». Стоит только заглянуть в ее «Гептамерон», чтобы понять, как правильно она оценила себя. Эти женщины, фантазия которых была насыщена сладострастными картинами, были как бы воплощением полового чувства.

Если многие матери завидовали своим более молодым дочерям, имевшим больше шансов нравиться мужчинам, то новеллисты сообщают нам и о таких, которые стремились найти дочерям мужей, неутомимых в «турнире любви». Они поступают так потому, что «знают по опыту, что от одного этого зависит счастливая жизнь тех, у кого есть состояние, и что скорее можно отказаться даже от богатства, чем от этого».