Секреты женщин Ренессанса

Прибавим в виде пояснения, что все эти ночные интимные посещения происходили в доме Гольцшуера, в одном из самых знатных патрицианских домов в Нюрнберге. Мартин Гольцшуер был дядей сироты Варвары Лёффельгольц, а Павел Имгоф был его зятем, и в его доме молодые жили некоторое время. Прибавим далее, что в самом факте этих интимных ночей ни суд, ни компетентные лица не видели ничего предосудительного, и так как жалоба Зигмунда Штромера осталась без последствий, то они, стало быть, из этого не делали вывода, что Варвара Лёффельгольц имела намерение впоследствии выйти за него замуж.

Этот запротоколированный факт не оставляет никакого сомнения в том, что интересующий нас обычай был известен и весьма распространен и среди бюргерства. Из актов процесса мы видим, что подробности его здесь те же, что и у крестьянства. Только вступление носило у бюргерства менее романтический характер, так как любовник приходил не через окно под крышей и не какими-нибудь другими опасными для жизни путями, а в худшем случае черным ходом.

И, однако, несмотря на совпадение этого обычая у крестьян и у бюргерства, все же существовало значительное различие, а именно в конечной цели и поэтому в самом существе дела.

Можно констатировать, что в разных местностях крестьяне устраивали своих достигших зрелости дочерей в возможно отдаленных комнатах. Отсюда следует, что здесь рано или поздно молодые люди в самом деле сходились, что они не обнаруживали никакой сдержанности, а удовлетворяли свою страсть с бешенством животных…

В среде бюргерства этот обычай носил, по существу, иной характер и осуществлялся на деле поэтому иначе. Хотя в нашем распоряжении лишь очень скудный материал, все же мы с некоторым основанием можем утверждать, что если девушка из этих кругов впускала к себе в комнату один или несколько раз симпатичного ей ухаживателя и даже в конце концов разрешала ему лечь с ней на одну постель, то это еще не значило, что молодые люди в самом деле сходились. Ибо каждое явление имеет свою собственную логику. А эта логика приводила к тому, что в бюргерской среде этот обычай был не более как примитивной и грубой формой флирта. Это доказывается не только целым рядом выражений, относящихся к этому обычаю, но и тем, что, как мы видим из процесса Варвары Лёффельгольц, при этих ночных свиданиях присутствовала на краю постели dame de garde (дежурная дама. – Ред.). Разумеется, этот ангел-хранитель буржуазного кодекса приличий был настолько благоразумен, что неоднократно оставлял комнату, очевидно, с той целью, чтобы дать больше простора интимным шуткам и забавам обоих флиртующих.

Это, конечно, не исключает того, что условие воздержания, которое влюбленная мещаночка ставила претенденту на ее руку – или на ее состояние! – порой и не соблюдалось. Неисполнение этого обещания было даже, вероятно, довольно обычным явлением, и даже в «лучших семействах» в конце концов не довольствовались нежными ласками или удовлетворением эротического любопытства и т. д., а требовали всего и позволяли все. Жаждущие любви люди, одаренные здоровыми чувствами, просто не в силах устоять перед сильным искушением при таких благоприятствующих ему обстоятельствах. Это одинаково приложимо к юноше и к девушке, и в этом отношении даже самые благовоспитанные мещанки не составляют исключения. Отсюда следует далее, что девушка, практиковавшая этот обычай, часто бывала менее довольна мужчиной, исполнившим данное обещание, чем мужчиной, не сдержавшим своего слова, но оправдывавшимся тем, что при виде таких прелестей даже самые честные намерения тают, как воск в огне.

Прибавим к этому еще то, что уже и тогда умели предотвращать последствия, о чем свидетельствуют сотни разных поговорок, бывших у всех на устах и сохранившихся в продолжение столетий. Но даже если в городе речь шла не о том, о чем в деревне, если здесь было лишь следствием то, что там считалось главной целью, то все же следовало бы наконец привыкнуть при оценке также и бюргерства в прошлом истолковывать такие понятия, как женское целомудрие, женская нравственность, иначе, чем ныне принято, и иначе, чем это до сих пор делали романтики – апологеты прошлого, отчасти преднамеренно, отчасти по невежеству.

Если в бюргерстве «пробные ночи» были, по существу, не чем иным, как примитивной формой флирта, то у дворянства, где этот обычай также существовал, они служили не только флирту, но, как и у крестьянства, средством взаимного испытания. В этом классе означенный обычай также восходит к очень древним временам, ибо вся рыцарская героическая легенда положительно изобилует подобными примерами. Мы находим их повсюду: в песне о Гудрун, в Парцифале, в легенде о Лоэнгрине, в песнях французских трубадуров и немецких миннезингеров, в испанских романсах – словом, везде. Все эти литературные данные говорят нам о том, что девушка охотно разделяет ложе богатыря, или о том, что она не менее охотно дает ему место на своем, чтобы после «испытания» согласиться на брак с ним.