Секс АНДЭ!

II. Главный зверь «Фараона».

Наш клуб называется «Фараон».

Внутри саркофаги, факелы, стены отделаны под песчаные плиты и сладковато-гнетущий запах. Нет только мумий, но я уверена, что все поправимо. Поживем, освоимся, поругаемся с кем-нибудь.

Заведует хозяйством чудеснейший человек по имени Пак. Он похож на прижавшего уши волка и так суров, что мы не сговариваясь назвали его Зверюгой.

– Слушайтесь мистера Пака, – уговаривал наш босс мистер Чжон – Женя, – тогда у вас будет много денег и мало проблем.

Пак кивал.

Я поглядывала на него, гадая как он выглядит в полнолуние. «Андэ!» – наше первое корейское слово, то и дело слетало с Женя губ.

– Секс – андэ, бойфренды – андэ, не слушаться мистера Пака – тоже.

– Че это значит? – спросила Лерка.

– «Нельзя», – прошептала я. – Мы же вчера с тобой всю ночь гостям говорили!

– Я думала, это значит «отстань!».

– Шшш! – злобно зыркнув на нас, шипела Елена.

– Ноу проблема! – сказала Лерка и повторила Женин жест – перечеркнула в воздухе нечто невидимое. – Я на ваших корейских бойфрендов никогда в жизни не поведусь!

Ее поддержали.

Женя слов не понял, но, уловив суть, обиделся.

– Лера – крейзи! – тут же вскинулась я и строго спросила Женю. – Почему – это, кориан бойфренд андэ?!

Он смягчился и чуть внимательнее на меня посмотрел.

– Потому что кориан стайл – бойфренд андэ!

И я всерьез задумалась, как именно размножаются при кориан стайле. Женя покраснел и хихикая погрозил мне пальцем.

Выдав нам деньги за столы, он решил нас угостить корейской едой. Повел в «чуфалку», как назвала это заведение опытная Елена.

Внутри почти пусто, если не считать низких столиков с небольшими железными дисками посередине. Посетители входят в зал босиком, а обувь оставляют у входа. Сидят тут прямо на полу, подложив под зад маленькую подушечку. У нас сразу же возникла проблема этнического характера. Мы привыкли сидеть на стульях и теперь не знали, что делать с ногами. Под стол они вмещались только абсолютно прямые, но торчащие сбоку чужие ступни портили аппетит. К тому же, ныли колени. А по-турецки мы присесть не могли, потому что все пришли в миниюбках.

Елена села на пятки и принялась умничать, строя из себя бывалого йога:

– Котики, садитесь в ваджрасану, как я.

Никто, кроме меня не врубился, о чем она: моя мать тоже сходит с ума по йоге. Это позволило Тичеру еще немного нас поучить, а Женя, тем временем, заказал еду.

Две одинаково завитые тетечки, принялись подавать.

Обе они были похожи, как чечевичные зернышки. Смотрели на нас с любопытством и хихикали, прикрывая ладонями рот. Это не мешало им споро расставлять по столу закуски в маленьких «розетках». На дисках появилось по электрической плитке. Каждая тетенька опустила на плитки по сковороде.

Мы с любопытством следили за тем, как уверенно, синхронно и быстро движутся женщины. Одна резала специальными ножницами мясо, вторая ножом крошила какие-то листья и палочкам, ловко перекладывала из миски на сковороду прозрачную лапшу.

Сунув мне деревянную ложку, тетенька знаками показала: мешай! От переизбытка чувств, у меня заболело сердце: дома мне даже чайник не позволяли вскипятить, говорили, что я его на себя опрокину. Я так и застыла с ложкой, не решаясь начать. Мистер Чжон, – Женя, – похлопал меня ладошкой по голове и забрал ложку.

– Бэйби! – ласково умилился он.

По-английски, это «ребенок». Или «малыш». А по-корейски, наверное, что-то вроде «пиздося».

Мясо мы ели, обернув по примеру хозяев, в виноградные листья и макнув в бобовую пасту. Рис в небольших стальных мисочках, шел вместо хлеба. И, как и хлеб, его нужно было доедать до конца.

Босс спросил, кто хочет майонеза и все, не сговариваясь, принялись выдавливать его в рис. Корейцы смеялись, я опасливо присматривалась: что эта за херня, о которой так много говорится.

У нас дома майонеза испокон веков не водилось. Бабка боялась холестерина в артериях, а мать – растолстеть. Она, скорее намазала бы на рис собачье дерьмо. Я протянула руку и выдавила в миску полтюбика.

III. Собачку кормить нельзя, собачку уже доели

Ольга увлеченно лопала все подряд и темно-зеленый перчик заставил ее за это поплатиться. Едва она откусила у него носик, как стала ярко-малиновой. Из глаз брызнули слезы. Мы чуть не померли со смеху, пока взбудораженные корейцы, хрустевшие этими перчиками, как яблоками, отпаивали беднягу водой.

И хотя ржали все, виноватой оказалась лишь я.

– Предательница! – прохрипела она.

– Я?!

– Кто сказал, что это дерьмо – не острое?!

– Они, – я кивнула на босса и его двух помощников. – А я – всего лишь скромная переводчица.

В ответ изобиженная Ольга сказала, что я такая же переводчица, как и скромница. Ее особенно возмущало то, что вместо того, чтобы умереть от сострадания к ее мукам, я ржала громче всех остальных.

– Даже не покраснела! – кипятилась она.

– Понимаешь, после того как ты стала похожей на индейца, – я уклонилась от пролетевшего мимо перца, – было глупо пытаться с тобой конкурировать.