Секс, еда и незнакомцы

В ответ на это Томас Твид пишет «об опыте, который случился у меня и моего девятилетнего сына Кевина на пляже ‹…› когда мы поняли, что крабы могут быть и ракообразными, и самими собой» (Tweed 2009:446). Подобно Твиду и его сыну, нам тоже следует понимать таксономические эквиваленты «крабов», «ракообразных» и «самих по себе» не как ограниченные или фиксированные категории, но каждую из них как более или менее полезный, более или менее пластичный (fluid), более или менее нестрогий, не имеющий четких границ термин. Пытаясь понять, что хиллула говорит об иудаизме, мы имеем дело с одним (пусть и ежегодным) событием, привлекающим многих, но все же не всех иудеев. Каков аналитический вес отдельных аспектов этого празднования? Как нам различить ядерные и маргинальные элементы, существенные и случайные факты (или действия)? Возможно, нам следует рассматривать хиллулу, а также участников и их действия, которые его образуют, как точку вхождения в текучую гетеротопию, в которой мы можем научиться

ценить и, в конечном случае, полагаться на своеобразные, единичные черты сложных традиций и сообществ, которые мы изучаем, при этом не описывая их, в терминах Джеймса, как всецело «sui generis и уникальные». Он [антиредукционистский подход к обществу] помогает нам исследовать трансгрессивные или ускользающие – даже невыразимые – измерения наших повседневной жизни и воображения, и при этом не приписывать им трансцендентную природу, лежащую где-то за пределами социального мира (Goldschmidt 2009:567–568).

Маловероятно, что кто-то случайно или ненароком окажется в Мероне во время хиллулы, поэтому два ключевых мотива должны быть очевидны: что бы еще ни определяло это событие – в то же время также определяя еврейство или иудаизм вообще, – место и время являются центральными. Исследователи в таком случае могут искать сведения о значении этих места и времени с тем, чтобы осмыслить и проанализировать и само это событие, и его еврейскость (Jewishness). Как эти обстоятельства помогают пониманию, определению и построению теории религии (или культуры, или любой другой полезной категории), мы рассмотрим позже.

Также любому участнику или посетителю моментально становится очевидно, что во время хиллулы оказываются важными некоторые дифференциации. Вскоре после прибытия в растущий праздничный палаточный городок большинство людей делится на довольно четкие сообщества или соседства. Предписанные культурой костюмы и стили музыки наиболее очевидным образом указывают, где евреи марокканского происхождения и другие сефарды, а где хасиды, происходящие из Восточной Европы. Не только в ключевых точках пространства и в кульминационные моменты, но и внутри палаток и трейлеров люди либо делятся по гендеру, либо выполняют культурно определенные гендером задачи (готовка, молитва, благословение, обмен, танец или бросание конфет).

В кульминационные ночь и день, на Лаг ба-Омер, посетителя, даже не имеющего такого намерения и без всякой помощи гида, толпа может унести в окрестности гробницы, которая является центром интенсивной деятельности. Яркие огни на плоских крышах зданий привлекают всеобщее внимание, и рядом с ними садятся мужчины высокого статуса, поскольку там удобнее всего. Другие, обычно более молодые мужчины, всячески заботятся об их комфорте. Люди вокруг костра убывают и прибывают, так же и во дворах, в которых не прекращаются танцы. Группы мужчин танцуют вместе. Группы женщин танцуют вместе. Гендер, видимо, важен. На небольшой, но отчетливой дистанции располагаются лавки, предлагающие еду и питье. А на некотором расстоянии от главных зданий и площадей находится коммерческий рынок побольше. И хотя это место безошибочно идентифицируется как рынок, конечно, есть связь между музыкой [исполняемой] у костра и той, что продается тут же на CD, закусками, которые раздаются в благотворительных целях, и теми, что продают ради прибыли, наконец, между мистическим импульсом всего этого события и религиозной литературой и DVD в продаже.