Секс и эротика в русской традиционной культуре

У беременной губы распухают, нос заострился, «глаза, как у совы» и вообще подурнела — будет мальчик; а если похорошела, «кровь с молоком» — девочка (СПб., 1982 г.). Часто приметы противоречат друг другу. Мы слышали, например, совершенно обратное:

Женщину, которая носит мальчика, беременность красит, а девочка «всю красоту у матери забирает» (СПб., 1990 г.). И в материалах Тенишевского бюро содержится следующая запись: «беременная с чистым и румяным лицом родит мальчика, а с лицом пятнами — девочку»; при этом «худое и тощее лицо беременной также указывает на рождение мальчика, а полное и одутловатое — девочки».[790]

Может быть, дело тут в идеалах красоты? Возможно, речь идет просто о разных сроках токсикоза: поздний токсикоз (и соответствующие проявления) традиционно предвещает мальчика, а ранний наоборот: «Если первые три месяца беременности легки — родится мальчик, тяжелы — девочка».[791]

б) в ощущениях «слабости» и «тяжести»:

«Когда беременная женщина чувствует слишком большую слабость и невероятную тяжесть в носимом ею в утробе ребенке — она, без сомнения, родит мальчика».[792]

5. Пищевые пристрастия беременной, которые, вероятно, также могут объясняться токсикозом:

В начале беременности тянет на соленое и острое — будет мальчик, а если на фрукты и сладости — девочка (СПб., 1990 г.). Ср. в материалах Тенишевского бюро:

«Женщина, предпочитающая во время беременности селедку, беременна мальчиком, а предпочитающая свеклу, редьку — беременна девочкой».[793]

В некоторых случаях само появление избирательности, плохой аппетит (тошнота, токсикоз) считают признаком ожидания девочки:

«Коли ест хорошо всякую пищу — родится мальчик; если же… причуд много — девочка», — отмечал В. И. Даль.[794] И нам говорили: «Ешь все и побольше — мальчик будет» (СПб., 1990).

* * *

Итак, знаками служат телесные проявления: это телесный код. Причем это все проявления беременности: акцентируется живот (его форма, размеры, идущие оттуда ощущения). Обращают внимание на изменившуюся пигментацию сосков. Отяжелевшее, неловкое тело — вынужденные позы, переваливающаяся походка. Несколько опухшее или, напротив, осунувшееся лицо, необъяснимые неожиданные желания, избирательность в пище, странные вкусы.

Все это настойчиво проговаривается — происходит семиотическое освоение тела, причем в наиболее, пожалуй, табуированных его проявлениях.

Основа «языка» материнской культуры, источник знаков — тело, причем женское и беременное: его внутренние ощущения и внешние черты.

Что отсюда следует? Сам текст этой культуры существует тогда, когда присутствует беременное тело — именно оно служит сигналом к актуализации значимых смыслов. Закладываются эти смыслы, символически «привязываются» к телесным проявлениям во время беременности (первой и каждой последующей заново).

Потом каждый раз, ощущая характерные состояния (тошноту, или желание немедленно съесть банку кислых помидоров, или толчки в животе и проч.), ты снова переживаешь и смыслы, привязанные к ним культурой. Внутренние ощущения беременности — сигнал для самой женщины.

Внешний же облик беременной — сигнал для других женщин: видя ее «с животом», они совершенно естественно подходят, дают советы, пытаются угадать пол ребенка, подобно бабушке, у которой мы остановились в Печорах. То есть внешний облик беременной — сигнал к передаче традиции. Сразу же вспоминаются правила и приметы, казалось, прочно забытые. Нарочно их не вспомнишь, а увидишь беременную…[795]

* * *

И тут мы подходим к основной тайне материнской культуры: почему весь этот комплекс примет и поверий, сам образ жизни так прочно забывается и так ясно возникает, как только увидишь или испытаешь беременность? Почему беременное тело так непреодолимо привлекает внимание? Здесь нет рационального объяснения, оно обнаруживается в сфере эротики, специфической эротики материнства.

ВЛЕЧЕНИЕ К ЖИВОТУ

В самом теле я любил доброту его, пожалуй, добротность его. Волновали и притягивали, скорее же очаровывали — груди и беременный живот. Я постоянно хотел видеть весь мир беременным.

В. Розанов