Читаем Секс и вытеснение в обществе дикарей полностью

Как мы знаем, это выстраивание происходит в результате различных проявлений общественного мнения и морального чувства, постоянного нравственного давления, которому подвергается подрастающий ребенок. Определяющее влияние оказывает структура племенной жизни, которая состоит из материальных элементов и в пределах которой ребенок постепенно растет и оформляет свои импульсы в модели сентиментов. Но этот процесс должен подкрепляться эффективной личной властью, и здесь ребенок вновь сталкивается с различиями между женской и мужской сторонами общественной жизни. Ухаживающие за ним женщины — это ближайший и знакомый круг влияния, нежность, помощь, отдых и утешение дома, куда ребенок всегда может прийти. Мужской аспект становится постепенно принципом силы, дистанции, амбиций и авторитета. Это разделение, очевидно, происходит после раннего периода детства, когда, как мы видели, отец и мать исполняют схожие роли. В дальнейшем мать, разделяя с отцом бремя воспитания и обучения ребенка, тем не менее продолжает традицию нежности, в то время как отец в большинстве случаев должен поддерживать хотя бы видимость власти в своей семье.

Однако в определенном возрасте сын покидает родителей и отправляется в большой мир. В обществах, где проводятся церемонии инициации, это событие подготавливается с помощью особой тщательно разработанной процедуры: новообращенному разъясняют новые основы закона и нравственности, демонстрируют наличие власти; его обучают племенным порядкам, очень часто буквально физически вдалбливая эту науку посредством системы лишений и испытаний. С социальной точки зрения, инициация состоит в отлучении мальчика от домашнего очага и подчинении племенной власти. В тех культурах, где инициация не проводится, этот процесс проходит постепенно и не имеет четких очертаний, но все его элементы всегда присутствуют. Мальчику позволяют — или даже поощряют его к этому — покинуть дом или выйти из-под домашней опеки, его обучают племенной традиции, и он подчиняется мужской власти.

Но мужская власть — это необязательно власть отца. В предыдущих главах мы уже показали, как функционирует это подчинение мальчика родительской власти и что оно означает. Мы переформулируем эту идею в терминах нашего рассуждения. В обществах, где власть отдается в руки дяди по материнской линии, отец может остаться помощником по хозяйству и другом своих сыновей. Отношения между отцом и сыном могут развиваться просто и непосредственно. Ранние детские установки, непрерывно развиваясь, достигают зрелости по мере взросления мальчика. Отец в дельнейшем исполняет роль, не слишком отличающуюся от его роли на самой заре существования ребенка. Власть, племенное честолюбие, элементы вытеснения и меры принуждения связаны с другим сентиментом, который сосредоточивается вокруг фигуры дяди по матери и выстраивается по совершенно иным силовым линиям. В свете психологии формирования сентимента — и здесь я должен сослаться на теорию Шанда — очевидно, что такое развитие двух простых и внутренне непротиворечивых сентиментов дается мальчику несравнимо легче, чем выстраивание отношений с отцом при отцовском праве.

При отцовском праве роль родителя связана с двумя элементами, каждый из которых создает значительную трудность в выстраивании сентимента. Там, где этот способ счета происхождения связан с выраженной формой patria potestas, отец должен стать судьей над сыном, облеченным властью и силой. Он должен постепенно отойти от роли нежного и покровительствующего друга и занять позицию строгого судьи и блюстителя закона. Это изменение влечет за собой появление в сентименте по отношению к отцу столь же диаметрально противоположных установок, как установки чувственного желания и почитания — в сентименте по отношению к матери. Вероятно, нет необходимости развивать это положение и доказывать, как трудно соединить доверие с силами вытеснения, нежность с авторитетом и дружбу с превосходством, поскольку обо всем этом мы подробнейшим образом говорили в предыдущих частях книги. Мы также уже говорили о другом аспекте, который всегда ассоциируется с отцовским правом, даже когда оно не подразумевает ярко выраженной отцовской власти: отцу предстоит лишиться властных полномочий, а сыну — заменить отца. Даже если власть отца ограниченна, он все-таки главный мужчина в старшем поколении и олицетворяет закон, племенные обязанности, табу и силы подавления. Он стоит на стороне принуждения, морали и ограничивающих общественных факторов. Как мы уже знаем, преобразовать отношения, изначально покоившиеся на фундаменте нежности и инстинктивной реакции, в установку вытеснения весьма непросто.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги