Секс, любовь, шизофрения?

Поезд громыхал почти трое суток и за это время мы вдоволь насмотрелись на казахские степи, невиданных раньше верблюдов, попробовали копченого жереха, которого казашки носили по вагонам, дивились пуховым шалям, разноцветным беретам, связанным, казалось, из ваты, но уж никак  не из верблюжьей шерсти.

Новая жизнь не пугала меня.  Мы ехали не в пустоту, а к родному брату мамы. Однако по приезду все оказалось далеко не безоблачным. Только повзрослев, я поняла что причина моих комплексов и вечной неуверенности в себе кроются как раз в этом периоде. Новое место жительства, новые люди разных национальностей, новые обычаи часто заставляли мое детское сердечко замирать от страха.

Ташкент встретил нас ясной и теплой погодой, настроение было радостным, видимо организму, попавшему  из морозов в тепло было славно. Пересели на электричку и через два часа оказались в небольшом городе, в центре которого и жил наш дядя Федя. Приняли нас радушно, спать пришлось на полу, да в тесноте, не в обиде. Зато вскоре мы купили свой маленький домик, который в этих краях почему-то назывался кибиткой. Наверно потому, что был построен из глиняных кирпичей, а может потому, что считался временным жильем, не знаю.

Для нас вселение в этот домик было сущим счастьем. Мама чисто выбелила две комнатки, купили шифоньер, настоящий большой круглый стол и три кровати, вот и вся мебель. Зато мы знали, что никто больше не придет бить окна и гоняться за матерью. Разве двинулась бы женщина с двумя детьми в столь долгий путь среди холодной зимы и учебного года, если бы  крайние обстоятельства, не принудили ее к этому.

Мой отец, не смотря на образование к этому времени стал законченным  алкоголиком. Когда не пил,  то лучшего мужа и отца было не найти. Но с первой же рюмки в него вселялся бес и тогда он бегал по селу с ножом или вилкой за матерью, а мы ревели и синели от страха, сидя дома под кроватью или у сердобольных соседей.

И в одну из тяжелых ночей после битвы, в которой на этот раз выиграли мы, она приняла решение уехать. В тот вечер был сильный мороз. Я радовалась, что моей подружке разрешили заночевать у нас и мы болтали не умолкая.  Отца дома не было и все надеялись, что он не явится до утра и ночь будет спокойной. Но просчитались. В  восемь вечера раздался громкий стук в дверь, потом в окна. Отец орал и матерился, перекрикивая  завывания  январской метели и стало понятно, что в дом его пускать нельзя, иначе от нас не останется живого места. Хотя детей он не трогал никогда, но от этого нам было не легче. Страшно было за мать до ужаса.

Вся семья затаилась, выключили свет. Он понял, что ему не откроют и в ярости разбил окно. Разбил удачно, только одну четвертинку. Снег тут же завихрился в кухню. Мать метнулась к печке, набрала золы в алюминиевую миску и швырнула  в окно. Отец заорал, заматерился и побежал к другому окну. Мы с подружкой  тоже набрали в  чашки золы и встали у других окон.  Он разбил еще одно окно, где стояла Аня и тут же получил новую порцию золы в лицо. Сколь ни страшно нам было стоять с чашками у разбитого окна, но ужаснее было увидеть, как мать бежит по улице, а за ней отец, крича: «Курва ты с котелком». Кто такая курва и почему с котелком, ответ на этот вопрос я не нашла до сих пор. А дебошир удалился, грозя попомнить ей.

На следующий день у мамы было суточное дежурство. Мы боялись оставаться дома одни, и пришли ночевать к ней в больницу. В стационаре нашлись две свободные кровати и мы спокойненько улеглись спать. Среди глубокой ночи всех разбудил громкий стук в дверь. Это заявился отец, требующий немедленно открыть дверь. Больные сбились тесной кучкой, укрывшись одеялами. Дверь ходила ходуном и грозила вылететь. Решили подпереть ее сеткой от кровати, хорошо, что среди больных было двое мужчин. Отца пытались уговаривать, но тщетно. Он разбил одно окно, но влезть не смог, оказалось слишком высоко. Больные   заложили подушкой прореху, мороз стоял нешуточный. Побесновавшись  вволю, он убежал, изрыгая трехэтажный мат.

Наутро пришел участковый, собрал с больных показания и загремел наш разбойник в тюрьму на небольшой срок.

Вот тогда мать и решилась на развод. Однако он мало чему помог. Отец после освобождения никуда не ушел и также гонял ее по селу и спал за печкой, как так и надо.

Я никогда не могла понять зачем он гоняется за матерью. Зачем ему нужно бить ее, невинную овечку, тянущую тяжелый воз сельской семьи с тремя детьми, с хозяйством и огородом. Интеллигентную женщину, никогда не повышающую голоса, работающую от зари до зари на полторы ставки в больнице, успевающую при этом содержать огород и скотину.

Что он хотел? Кто его знает. Иногда он пропадал на месяцы или даже на полгода, потом появлялся, как будто и не уходил. И все начиналось сначала.