Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней

Как правило, один доминантный самец (известный как «серебряная спина») занимает территорию для своей семьи, состоящей из нескольких самок и детёнышей. Подрастающие «черноспинные» самцы изгоняются из группы по достижении половой зрелости. Самые сильные социальные связи – между самцом и взрослыми самками. Сексуальная организация – полигамия

Орангутанг

Одиночные человекообразные, демонстрируют мало связей любого типа. Самцы не переносят присутствия друг друга. Взрослый самец устанавливает обширную территорию, где живут несколько самок. Каждая имеет свою территорию. Совокупления рассредоточены, редки и зачастую насильственны

Гиббон

Гиббоны живут нуклеарной семьёй; каждая пара занимает чётко установленную территорию, на которой исключено присутствие других пар. Совокуплениямоногамны

Сомнения в модели шимпанзе

Однако есть серьёзные сомнения в пригодности модели поведения шимпанзе для понимания доисторических сообществ людей. В то время как шимпанзе чрезвычайно иерархичны, у первобытных собирателей в группе царит поразительное равноправие. Распределение пищи – самый наглядный пример, на котором демонстрируется иерархия шимпанзе, в то время как после успешной охоты у собирателей-людей на первом плане стоят уравнительные распределительные механизмы. Большинство приматологов соглашаются с тем, что шимпанзе отличаются ориентацией на власть. Но, может быть, рано обобщать наблюдения в Гомбе, учитывая, что есть и другие, к примеру, в Таи, Кот-д’Ивуар (Западная Африка). Они подтверждают, что некоторые шимпанзе в дикой природе делятся едой примерно так же, как и люди-собиратели. Приматолог Крейг Стэнфорд находит, что в то время как для шимпанзе в Гомбе характерны «крайнее кумовство и изощрённое коварство» при распределении пищи, шимпанзе в Таи делят пищу среди всех членов группы независимо от того, друг он или враг, родственник или относительно чужой⁶⁷.

Таким образом, если данные о шимпанзе, изучаемых Джейн Гудолл и другими в Гомбе, вроде бы поддерживают мысль, что безжалостность и расчётливый эгоизм свойственны поведению этого вида, то информация с других мест обитания прямо противоречит или ставит под сомнение эти заключения. Данные о поведении диких шимпанзе крайне ограничены, поскольку исследование их поведения в природе чрезвычайно сложно. Поэтому обобщать эти данные нужно с большой осторожностью. А их несомненный интеллект и высокосоциальная сущность в равной степени заставляют сомневаться в достоверности данных, полученных при наблюдении шимпанзе в неволе. Это всё равно что ориентироваться на поведение заключённых в тюрьмах для описания человека как вида.

Ещё один вопрос – насколько жестоки шимпанзе, если их не тревожить в естественной среде обитания. Мы разберём в главе 13 несколько факторов, которые могли разительно изменить наблюдаемое поведения шимпанзе. Историк культуры Моррис Берман объясняет: «измените такие вещи, как снабжение едой, плотность популяции и возможности для самопроизвольного формирования и распада групп, и вы выпустите джинна из бутылки – как для человекообразных обезьян, так и для человека»⁶⁸.

Даже если ограничиться моделью шимпанзе, мрачная уверенность современных неогоббсианских пессимистов, возможно, необоснованна. Эволюционный биолог Ричард Докинз, к примеру, мог бы быть поосмотрительнее, сгущая краски при описании порочности человеческой натуры: «Знайте, что если вы хотите, как и я, построить общество, в котором индивиды отличаются щедростью и взаимодействием на общее благо, не очень надейтесь на биологическую природу. Щедрости и альтруизму надо учить, поскольку мы рождены эгоистами»⁶⁹. Может, и так, но кооперация имеет глубокие корни и в людях. Результаты исследований в области сравнительного интеллекта приматов заставили задуматься исследователей Ванессу Вудс и Брайана Хэйра: не является ли стремление к сотрудничеству ключом к характерному для нашего вида интеллекту. Они пишут: «Вместо распространённого представления, что выживали и давали потомство самые интеллектуальные гоминиды, может статься, что наиболее приспособленными оказались наиболее общительные, поскольку они научились сообща решать проблемы, а дальнейший отбор позволял решать всё более и более замысловатые задачи»⁷⁰. То есть, предполагают они, люди стали умными, поскольку наши предки научились сотрудничать.