Читаем Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней полностью

Задумайтесь об этом. Что есть сад? Засаженная земля. Ухоженная. Культивированная и упорядоченная. Организованная. Имеющая предназначение. Сорняки беспощадно выдраны или вытравлены. Семена отобраны и высеяны. Ничего свободного или самопроизвольного в таком месте. Случайности нежелательны. Но история говорит, что до грехопадения Адам и Ева жили беззаботными, нагими и невинными – у них было всё. Их мир давал им всё необходимое: еду, кров и компанию.

Но после грехопадения хорошие времена закончились. Еду, что была ранее подарком природы, теперь приходилось зарабатывать тяжким трудом. Женщины стали рожать в муках. И сексуальное удовольствие – ранее невинное – теперь стало источником унижения и стыда. Хотя библейская история преподносит, что первые люди были изгнаны из сада, что-то в ней, совершенно очевидно, было напутано в процессе пересказов. Проклятие, от которого страдали Адам и Ева, – это смена беспечной, полной удовольствий жизни собирателей (или бонобо) на тяжкий труд земледельца в саду от рассвета до заката. Первородный грех – это попытка объяснить, как вообще наши предки умудрились так опростоволоситься с этой сделкой89.

История грехопадения даёт описательную структуру болезненного перехода от быта собирателей – по принципу «где нашёл, там и съел» – к трудной битве за жизнь хлебороба. Они сражаются с насекомыми, грызунами, погодой, самой землёй; они зарабатывают свой хлеб в поте лица своего вместо того, чтобы, как делали их предки, просто сорвать и съесть плод, который теперь стал запретным. Немудрено, что собиратели почти никогда не проявляли интереса к изучению земледельческих навыков европейцев. Как выразился один собиратель, «зачем мне что-то сажать, когда вокруг столько орехов монгонго?».



Книги вроде этой, о человеческой природе, – словно лампочки в ночи, на которые роем слетаются неприятности. С одной стороны, каждый из нас – знаток в этой области. Мы же люди, поэтому прекрасно разбираемся в вопросах человеческой природы. Что тут понимать-то, достаточно лишь элементарного здравого смысла и толики внимания, направленного на поток собственных беспрерывных симпатий и антипатий. Чего усложнять-то.



Но на самом деле понять человеческую природу совсем не легко. Её высаживают, пересаживают, пропалывают, удобряют, обносят забором, засевают и поливают не хуже сада или поля для гольфа. Люди культивируются дольше, чем что-либо ещё на этой планете. Мы одомашнены нашими культурами для каких-то непонятных целей; в нас воспитываются и поощряются одни аспекты поведения, а другие – те, что могут оказаться деструктивными, – отбрасываются. Можно сказать, что сельское хозяйство одомашнило человека больше, чем любое другое растение или животное90.

Наше представление о возможностях собственной природы, как и наш рацион, постоянно сокращается. Каким бы полезным и питательным оно ни было, но если оно дикое, то вырывается с корнем, как сорняк, – хотя, как мы увидим, некоторые из этих корней уходят в глубокое прошлое. Можете пропалывать сколько угодно, но они будут прорастать снова и снова.

То, что культивируется – в почве или в сознании, – необязательно хорошо для отдельных членов сообщества. Что-то может быть полезно культуре в целом, но при этом явится личной катастрофой для большинства её членов.

Индивиды будут страдать и погибать на войне, а общество может получить от неё выгоду. Промышленное отравление воздуха и воды, глобализация торговли, генетически модифицированные продукты… Всё это принимается индивидами, которые, скорее всего, в итоге от этого проиграют.

Такой разрыв между интересами индивида и группы помогает объяснить, почему переход к сельскому хозяйству обычно представляется как огромный скачок вперёд, несмотря на то, что это было фактически катастрофой для большинства индивидов, переживших его. Останки скелетов в различных регионах мира, датированные временем перехода от собирательства к земледелию, говорят об одном и том же: вспышки голода, витаминная недостаточность, замедление роста, радикальное снижение продолжительности жизни, насилие. Мало поводов для ликования. Для большинства людей, как мы увидим, переход от собирательства к земледелию был, скорее, не громадным скачком вперёд, а головокружительным падением с благодатных вершин.

О превращении в похотливых фанков, отплясывающих нон-стоп сексуальный рок-н – ролл

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное