Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней

Случайность? Невролог-приматолог Роберт Сапольски десятилетиями наблюдал павианов в Кении. Он начал в 1978 г., когда ещё был студентом. В середине 1980-х значительная часть взрослых самцов внезапно пала от туберкулёза. Они заразились через пищевые отходы вблизи какого-то туристического отеля. Ценная (если можно так сказать) пища из кучи была съедена самыми агрессивными павианами, оттеснившими своих более мирных товарищей, детёнышей и самок. Вот оно, воздаяние! Теперь, когда «крутых» не стало, оставшиеся в живых остались беззащитными. Если же группу некому защитить, она быстро становится добычей «пиратов». Любой хулиган из окрестных стай быстро приберёт к рукам беспомощных самок, подростков и забитых самцов, начнёт грабежи и насилие.

Поскольку молодые самцы павианов покидают стаю с наступлением половой зрелости, в течение десяти лет после катаклизма никого из тех нетипичных мягкотелых самцов, которые пережили его, в ней не осталось. Но, как сообщает Сапольски, «уникальная культура группы была принята новыми самцами, присоединившимися к стае». В 2004 г., через два десятилетия после «трагической» эпидемии, в стае было всё ещё больше обычного самцов, которые ласкают самок и ухаживают за их шерстью, и наличествовала необычно расслабленная иерархия и психологические признаки пониженной тревожности среди самцов нижних социальных рангов. Даже в свой последний визит в 2007 г. Сапольски нашёл уникальную культуру стаи неизменной²³⁶.

В «Иерархии леса» приматолог Кристофер Боэм утверждает, что эгалитаризм в высшей степени рациональная, даже иерархическая политическая система. «Те индивидуумы, кто в противном случае оказался бы в подчинённом положении, соображают, что им лучше сформировать большую объединённую политическую коалицию с единственной целью – удерживать сильных от подчинения себе слабых». По данным Боэма, собиратели, как кошки, стараются избегать какого бы то ни было верховенства над собой. «Кочевые собиратели повсеместно – хотя не выпячивая этого, – стремятся быть свободными от чьей-либо власти»²³⁷.

Доисторическое время должно разочаровать мегаломанов. «Индивид, наделённый даром и желанием повелевать, был бы там социальным неудачником без всякого влияния»²³⁸, – пишет психолог Эрих Фромм.

Что, если – подумайте о совместном эффекте низкой плотности населения, всеядной системы пищеварения, нашего уникально развитого общественного разума, равного распределения пищи, возведённого в ранг закона, необязывающей беспорядочной сексуальности, приводящей к совместной заботе о детях, и совместной защите от опасностей, – что, если человеческая предыстория действительно была временем относительного мира и процветания? Уж если не «золотой век», то хоть «серебряный» («бронзовый» уже использован). Безо всяких мечтаний о рае, можем ли мы – хватит ли нам смелости – помыслить о возможности, что наши предки жили в мире, где для большинства почти всегда хватало всего? Мы-то привыкли, что бесплатного сыра не бывает. Но что значило бы для нашего вида развиваться в условиях, где всё бесплатно? Как изменится наше представление о доисторических временах (а значит, и о себе самих), если принять, что наш путь начался с привольного изобилия, а невзгоды, нехватка и безжалостная борьба за выживание свалились на нас лишь сотню столетий назад?

Как ни сложно некоторым людям принять этот факт, но анализ ископаемых останков недвусмысленно свидетельствует, что наши предки не знали повсеместной, постоянной нехватки продовольствия до распространения земледелия. Хроническая нехватка еды и дефицитная экономика – порождение социальных систем, возникших с началом обработки земли. Во введении к книге «Ограниченные потребности, неограниченные возможности» Гоуди указывает на центральный парадокс: «Собиратели… проводят целое море свободного времени за едой, питьём, игрой, общением – в общем, делая всё то, что у нас ассоциируется с изобилием».