Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней

Палеонтолог Стивен Джей Гулд был одним из первых, кто фыркал на эволюционную психологию: «Как и что мы можем знать в деталях о поведении членов небольших групп собирателей в Африке два миллиона лет назад?»²⁹⁸ С ним соглашался директор Программы происхождения человека Смитсоновского института: «Многие характеристики поведения первых людей… трудно реконструировать, поскольку нет соответствующих материальных доказательств. Например, сексуальное поведение или язык… не оставляют следов в окаменелостях». Но тут же добавляет: «Вопросы социальной жизни… можно прояснить, изучая древнюю среду обитания, или определённые аспекты анатомии или поведения, которые оставляют материальные следы»²⁹⁹.

Определённые аспекты анатомии или поведения, которые оставляют материальные следы… Можно ли почерпнуть достоверную информацию об очертаниях древней общественной жизни – даже сексуальной – из современной человеческой анатомии?

Можно.

Глава 15 Маленький большой человек

Тело любого существа раскрывает подробную историю об условиях, в которых развивались его предки. Мех, жир и перья – показатели температуры в древности. Зубы и пищеварительный тракт содержат информацию о первородной диете. Глаза и ноги говорят о том, как передвигались предки. Относительные размеры самцов и самок и особенности строения их гениталий могут многое поведать об их размножении. Например, украшения самцов (такие как хвост павлина или грива льва) и их половые органы предлагают лучший способ различия между близкородственными видами. Как пишет эволюционный психолог Джеффри Ф. Миллер, «кажется, что эволюционные инновации избрали объектом своего основного внимания мельчайшие нюансы формы пениса»³⁰⁰.

Оставим на время скандальное замечание в духе Фрейда о том, что даже сама мать-природа одержима мыслями о пенисе. Однако наши тела, несомненно, содержат уйму информации о сексуальном поведении нашего вида в течение тысячелетий. Ключи к разгадке закодированы и в останках скелетов миллионолетней давности, и в наших собственных живых телах. Незачем закрывать глаза и фантазировать, нужно открыть их и научиться читать иероглифы наших сексуальных тел.

Начнём с полового диморфизма размеров тел. Этот сухой технический термин просто означает среднюю разницу в размерах между самцами и самками того или иного вида. Например, среди человекообразных обезьян самцы горилл и орангутангов в среднем почти в два раза крупнее самок, а самцы шимпанзе, бонобо и людей больше самок всего на 10–20 %. У гиббонов самцы и самки одного размера.

Среди млекопитающих вообще и среди приматов в особенности половой диморфизм размеров коррелирует с интенсивностью соперничества самцов за объект совокупления³⁰¹. В системе, где «победитель получает всё», самцы соревнуются за нечастые совокупления, и самый крупный, сильный самец имеет больше шансов победить… и получить всё. Например, самый большой, злобный самец гориллы передаст гены размеров и агрессивности следующим поколениям, таким образом воспроизводя ещё более крупных и крутых самцов, и так до тех пор, пока дальнейший рост не будет ограничен какими-то сдерживающими факторами.

С другой стороны, у видов, где нет или почти нет борьбы за самку, крайне мало биологических стимулов для эволюции самцов с крупными, мощными телами. Поэтому обычно мы и не наблюдаем подобного явления. Вот почему сексуально моногамные гиббоны практически идентичны в размерах.

Глядя на наш скромный телесный диморфизм, можно с большой вероятностью заключить, что в последние несколько миллионов лет нашим самцам нечасто приходилось бороться за самку. Как уже упоминалось, размер самца в среднем на 10–20 % больше, чем самки, и это соотношение поддерживается постоянным на протяжении как минимум нескольких миллионов лет³⁰².