Секс после полудня

Наконец, когда ее глаза стали слипаться и она почувствовала, что проваливается в сон, она приказала своим внутренним часам разбудить ее, пока не станет слишком поздно, и тайно надеялась, что хоть этот механизм не подведет ее.

Он склонился над ней, и она медленно начала просыпаться. Он разбудил ее чувственность, целуя ей плечи и грудь, и она теснее прижалась к его губам, наслаждаясь роскошью этих минут. Но увидев льющийся через иллюминаторы солнечный свет, она резко села в постели.

— Который час? — спросила она тревожно.

— Не знаю. Не интересовался. Девять… может, десять. А что? Разве не все равно? Мы ведь никуда не опаздываем? — Он рассмеялся, наклонил голову и провел языком по ее шее. — Или я не прав? Может, тебя ждут на партию в шафлборд[8] или что-нибудь в этом роде?

— Нет, — призналась она, чувствуя себя очень глупо. Она откинулась на подушки и улыбнулась ему в лицо, стараясь выглядеть как можно более спокойной, хотя это было далеко не так. — Никто меня не ждет. Но мне обязательно надо знать, сколько сейчас времени. Ну, скажи мне, пожалуйста. Это у меня пунктик. Я непременно должна знать время, иначе я теряю чувство ориентации.

— О'кей. Больше всего мне не хотелось бы, чтобы ты потеряла чувство ориентации. Мне необходимо твое полное внимание. — Он взглянул на свои наручные часы, лежавшие на ночном столике. — Девять сорок две, ровно. Довольна? Я и представить себе не мог, что у такой леди, как ты, может быть хозяин по имени «время», — поддразнил он ее.

Время не хозяин — время мой враг.

— А как ты думаешь, какая я леди?

Вопрос пустой, банальный, но не без значения. Это вопрос той, которая любит, и, следовательно, задан по существу. Тем более, что она знала, что он скажет ей. Прекрасные слова, удивительные слова… и он их сказал, все до единого.

— Ты голодна? — спросил он.

— Ну, вчера мы так и не поужинали.

— Верно. Но я не желаю об этом, учитывая… — Он усмехнулся. — А ты?

Она рассмеялась в ответ.

— Нисколько. Но нам нужно что-нибудь поесть, чтобы поддерживать силы. Так ведь принято говорить? Кроме того, мне просто необходим кофе, я бы выпила целый кофейник.

— Тогда решено. Мы пойдем завтракать.

— Нет, пожалуйста, не проси меня растрачивать драгоценные часы так безрассудно!

— А разве обязательно идти? Мне здесь так хорошо, что я не хочу уходить отсюда. Почему бы нам не позавтракать прямо здесь, в этой прекрасной постели? Так ведь гораздо уютнее. Гораздо… интимнее, если можно так сказать. — Она ласкала голосом это слово, и он, чувствительный к любой ее интонации, к самому тонкому оттенку, сразу же все понял.

— Мы действительно можем так сказать, — торжественно согласился он.

Когда после завтрака она собралась пойти к себе, чтобы почистить зубы, принять душ и взять себе что-нибудь из вещей, хотя бы пеньюар, он запротестовал.

— Даже не хочу слышать об этом. Ты можешь вообще не уходить отсюда.

— Боже мой, как ты любишь командовать, — сказала она с игривостью шестнадцатилетней девочки. — А что ты сделаешь, если я не послушаюсь?

— Попробуй, тогда узнаешь.

— Ты накажешь меня?

— Обязательно.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Ах, я согласна! Накажи меня! Накажи своими поцелуями…

В его белой кафельной ванной она почистила зубы его зубной щеткой. Она была совсем без всякой одежды, а он стоял за ней и обнимал ее за талию, встречаясь с ней в зеркале глазами и улыбаясь ей, и она думала, какой это прекрасный способ чистки зубов. И когда она почувствовала его эрекцию, толчки, и нетерпеливые, ищущие прикосновения, она подумала: «О да, это самый лучший, самый прекрасный способ».

Он настоял на том, чтобы они вместе помылись под душем. Сначала она сопротивлялась, говорила, что за ширмой нет места двоим. Но потом, когда она медленно и тщательно намылила его, а потом он намылил ее точно так же — медленно и старательно, и они стояли обнявшись, и вода нескончаемые минуты лилась на их поднятые вверх лица и на их тела, тогда она поняла ритуал совместного мытья в душе как новый любовный опыт.

Это было так же прекрасно, как и раньше… Но когда они опустились на кафельный пол и сели, и она почувствовала, как он входит в нее, это было уже нечто совсем другое. Она и представить себе не могла, что это могло быть настолько утонченным и одновременно эротическим.

Еще раньше, когда Джонатан отправился к стюарду, чтобы взять у него поднос с завтраком, он обнаружил под дверью целую кучу телефонограмм — следствие того, что накануне вечером он не снимал телефонную трубку. Сейчас он быстро пробежал их глазами. Каждое послание представляло собой панический вопль из его офиса, казалось, служащие впали в истерику от невозможности связаться с ним.

— Черт, — пробормотал он.

— Что такое? Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного. Просто ни с того ни с сего люди, зарабатывающие больше двухсот тысяч, растерялись только оттого, что я выпал из пределов их досягаемости на… Неужели, всего на сутки? Можно подумать, что я не кто иной, как президент Соединенных Штатов, который вдруг снялся с места и пропал из вида.

— А раньше тебе приходилось исчезать на сутки?

— Кажется, нет.

Она улыбнулась: