Секс после полудня

— Ты смеешься надо мной и моим пристрастием к уличной американской еде, но я тебя прощаю. Я знаю, какие снобы вы, европейцы, по части кулинарии. Для меня это все не имеет значения. Более того, я могу тебе точно сказать, что бы мне хотелось видеть из еды на нашем празднике.

— Расскажи, — кающимся голосом попросила она.

— Конфеты «фадж»[9], шоколадный слоеный торт, пирожные с малиной и мороженое с сиропом, фруктами. Мороженое обязательно, всех сортов — с шоколадной стружкой, орехами, политым ромом, арахисовым маслом, не говоря уже о фисташках… — Он поднял трубку и вызвал службу заказов. — Ты так разожгла мой аппетит, что у меня слюнки потекли. Какое мороженое тебе хочется? Только назови, и оно твое, — сказал он с таким видом, будто предлагал ей выбор из бриллиантов, изумрудов, рубинов или, на худой конец, луну со звездами.

Она рассмеялась и покачала головой.

— Ты похож на маленького мальчика на своем дне рождения, который уже получил свои подарки и предвкушает мороженое и торт. Ты и к жизни так относишься? Как к одному большому дню рождения?

Он удивился, посмотрел на нее и положил трубку на место.

— Да. По крайней мере, мне бы хотелось этого — день рождения с подарками, перевязанными шелковыми лентами.

— И воздушные шарики?

— Воздушные шарики и специальные шляпы и поздравительные плакаты. Черт побери, почему бы и нет? А по-твоему, какая должна быть жизнь?

Бог мой, что я думаю о том, какая должна быть жизнь?

— Я думаю, что мне бы хотелось, чтобы жизнь была, как… как… секс после полудня…

Хотя он и не мог предугадать, что ответит она на его вопрос, ее ответ настолько поразил его, что невольно он перевел глаза на указатель времени, светящийся на видеомагнитофоне, который стоял перед кроватью. Без пятнадцати двенадцать. Потом он посмотрел на иллюминаторы, через которые в комнату проникал лунный, а не солнечный свет. Он сел на кровати и посмотрел в ее потемневшие янтарные глаза.

— Как это, секс после полудня? — повторил он. — Как это понять?

Она слабо улыбнулась.

— Знаешь, это как удивительный сюрприз… неожиданный и искренний. Ты занимаешься любовью и глядишь из окон, и весь мир купается в теплом, мягком золотом сиянии, и… это так прекрасно, как если бы ты похитил золотые мгновения у жизни… — у вечности.

Ее глаза блестели, а он сидел неподвижно, захваченный ее словами.

— А дальше?

— И ты понимаешь… Глубоко в душе ты понимаешь, что испытываешь большее, чем просто сексуальное наслаждение, что это и есть любовь, в ее самом необыкновенном, возвышенном смысле. Это как будто ты занимаешься любовью на нежно-розовых шелковых простынях или на белой меховой шкуре. Это все равно, что ходить по алому бархату и пить искристое вино и чувствовать, как оно взрывается у тебя в голове и льется прямо к тебе в душу; это значит слушать удивительную музыку, которую могут услышать только двое. Это значит вдыхать ароматы самых изысканных в мире духов — в комнате, полной цветов, и все время смеяться…

Она откинулась на пуховые подушки, темные волосы рассыпались по обнаженным атласным плечам, глаза полуприкрыты, губы слегка раздвинуты; она как будто была где-то далеко от него, погруженная в собственные видения.

— Да… — сказала она хрипловатым шепотом. — Вот какая должна быть жизнь. Как секс после полудня, удивительный подарок перед заходом солнца.

Он был зачарован. Она нарисовала перед ним картину, которую, доживи он до ста лет, никогда не сможет изгладить из своего воображения. Во рту у него пересохло, ему показалось, что ему трудно дышать. Он не мог ни о чем думать. Он знал только одно, что он должен овладеть ею снова, немедленно, сейчас же, но он также знал и то, что он хотел бы сделать это так, как она описала, — не мороженое и шоколадный торт, а поцелуи шампанского, любовь на шелковых простынях, в комнате, залитой золотым светом… Любовь, похищенная у вечности.

Он достал из шкафа ее меховое манто и бросил его на пол, подошел к иллюминаторам и закрыл их, чтобы не мешал лунный свет. Они оставались в полной темноте, пока он не включил по очереди все лампы, осветившие комнату ярким желтым светом. — Вот… — Он поднял ее с кровати, бережно уложил на мех, и опустился на колени рядом с ней. — Я превратил ночь в день, поменял свет луны на свет солнца…

— Ты это сделал, — прошептала она, глядя на его красивое бронзовое тело, сиявшее в золотом искусственном солнце, которое он только что создал, в его сияющие глаза. Она знала, что даже если солнечный свет не настоящий, все остальное было настоящее. Такое настоящее… такое совершенное… каким не будет никогда.

Она протянула ему руки, и он взял ее и овладел ею с грубостью, порожденной похотью. Но даже полностью поглощенный своей горячей страстью, он знал, что она родилась из любви — любви к этой красивой экзотичной женщине. И еще он знал, что хотел этого так, как никогда ничего не желал…