Эти нормы основаны на представлении о том, что пенетрация – это проявление власти. Та же идея привела к возникновению в США законов, запрещавших смешанные браки, и в определенный период, если темнокожих мужчин подозревали в связи с белыми женщинами (но не белых мужчин – в связи с темнокожими женщинами), за этим следовало линчевание. Если мужчина, принадлежащий к одной социальной группе, вступает в половые отношения с женщиной из другой группы, тем самым он демонстрирует свою власть над всей ее группой. Евреи и мусульмане ограничивали сексуальное поведение своих женщин по отношению к мужчинам других религий намного строже, нежели поведение своих мужчин. Мусульманские женщины, вступавшие в сексуальные отношения с христианами, если не были наказаны своим же обществом, то зачастую становились рабынями христиан.
Отношение к сексуальности было разным не только в разных религиях, но и в разных слоях общества. Как и в случае с религией, мужчины ничуть не возражали против секса с женщиной из другой социальной группы, но были настроены резко против, если мужчины из подчиненных групп брали «их» женщин. (Мы не знаем, что по этому поводу думали сами женщины, поскольку соответствующие свидетельства мы находим только за авторством мужчин.) Однако, когда речь заходит о терпимости к сексуальной активности в целом и в рамках определенных групп в частности, то, судя по всему, отношение к этому скорее зависело от уровня набожности конкретных людей, а не от социального класса. Возможно, на супружескую измену чаще закрывали глаза в среде аристократов – по крайней мере, когда в результате не рождались внебрачные дети – но, по-видимому, с ней смирялись преимущественно когда король или кто-либо столь же могущественный вступал в связь с чьей-то женой, и с этим мало что можно было сделать. Литература, в которой прославлялась измена – например, история о Тристане и Изольде – наглядно показывала то, к каким последствиям может приводить брак по расчету, заключенный между стариком и молодой женщиной. Тем не менее, хотя аудитория должна была сочувствовать любовникам, в финале их ждут горе и смерть: история оборачивается трагедией для всех действующих лиц. В такой литературе измена представлена как следствие необоримой страсти, но это не значит, что она была социально приемлема; даже сговорчивый король Артур был вынужден обратить на нее внимание и, как следствие, потерять свою королеву и лучшего рыцаря.
Мы мало знаем о том, какое сексуальное поведение считалось приемлемым в нижних слоях общества, но из позднего Средневековья до нас дошло достаточно судебных разбирательств, чтобы увидеть: узы брака для простых людей были ничуть не более священными, нежели для аристократов. Судя по всему, грозные проповеди об искушении и внебрачном сексуальном поведении были ответом на вполне распространенное в обществе явление. С другой стороны, столь поразительное целомудрие святых, по-видимому, указывает на то, что от обычных людей его не ожидали. В период позднего Средневековья по всей Европе церковные суды регулировали сексуальное поведение христиан – как в браке, так и вне брака. Они основывались на одних и тех же нормах, но реализовывали их по-разному в зависимости от особенностей местного синодального законодательства и местных обычаев. Но хотя церковь считала, что такого рода преступления находятся в ее юрисдикции, светские власти также претендовали на их рассмотрение. Так, в Савойском графстве отдельные кастеллании[25]
рассматривали судебные дела по вопросам блуда, прелюбодеяния, инцеста (то есть брака между двумя близкими родственниками) и иные преступления.Эта книга задумывалась как широкий обзор средневековой сексуальности – однако она оставляет возможности для разных интерпретаций. В ее основе лежит представление о том, что мы должны изучать средневековые понятия, а не приписывать средневековым людям мышление в современных категориях. Кроме того, эта книга основана на идее о том, что вопрос о существовании сексуальных идентичностей в Средние века должен получить ответ на основании соответствующих исторических документов: мы не можем просто сказать «да», поскольку мы считаем сексуальность универсальной, или «нет», поскольку мы воспринимаем сексуальность как порождение XIX века.