Сексология в письмах (Опыт психотерапии по интернету в сексологии)

Но подобной эволюции наших предков мешал характер их сексуальности, унаследованный ими от животных предков. Ведь, как и в стаде полигамных животных, мужские половые гормоны делали их агрессивными и склонными к половому поисковому поведению (такие самцы оставляли больше потомства). У предков человека самый сильный самец стада (увы, он всё ещё был самцом, наш далёкий пращур!) терроризировал остальных прамужчин, не давая им вступать в близость с самками. Из-за этих распрей стая не могла быть достаточно крупной, чтобы дать отпор врагам. Главное препятствие, стоящее на пути наших предков в люди, – сочетание агрессивности с поисковым инстинктом, обусловленное действием андрогенов, – удалось преодолеть приобретением нового для приматов качества – мужской избирательности. Это стало возможным, когда в ходе эволюции половое влечение необычайно усилилось. Именно на этой ступени развития наши предки получили способность к максимальному гедонистическому подкреплению полового инстинкта, что привело к чувству оргазма, неизвестному ни одному виду животных.

Став доминантным, влечение к одной–единственной избраннице лишало мужчину интереса ко всем остальным представительницам женского пола. Потребность же служить интересам собственной избранницы, будучи альтруистической мотивацией, подавляла эгоистические мотивации. По-видимому, в стае первобытных людей не было ни моногамии, когда семьи живут парами, ни абсолютной монополии вожака на всех самок, как в полигамных семьях животных. Вожак имел лишь преимущественное право на женщин и подавлял собственную ревность, когда своё право осуществляли другие. Считаясь мужем всех женщин племени, принадлежащих к его возрастной группе (в этом суть группового брака времён матриархата), мужчина не вступал в конфликт с другими одногодками, выбирая лишь одну подругу (зачем гоняться за всеми, если избирательное влечение к одной является доминантным?). Именно в этом и заключалась революционная роль мужской избирательности». Так возникли предпосылки к образованию стабильных племенных сообществ, что помогло человечеству выжить и расселиться по всей планете.

Новый тип сексуальности, основанный на способности к любви (с избирательным влечением и с альтруистическим типом взаимоотношений любящих) стал наследственным качеством человека.

Надо помнить, что наличие врождённых способностей вовсе не означает, что они непременно будут реализованы. Здесь уместна аналогия с речью. Человек появляется на свет с врождённой способностью к обретению речи. Но то, как будет она реализована, на каком языке заговорит ребёнок и будет ли он разговаривать вообще, определяется целым рядом условий. Она зависит от наличия аналогичной способности у воспитателей ребёнка; от сохранности его слухового аппарата и соответствующих структур мозга и т. д. Способность любить закладывается с детства. Без родительской любви она чахнет и либо так и не реализуется, либо принимает уродливые формы. Врождённая способность к любви проходит жёсткую проверку и в периоде юношеской гиперсексуальности, когда особенно сильны соблазны к более лёгкому (“дочеловеческому” по своему происхождению) способу реализовать половой инстинкт. "Выгоды" поискового поведения и агрессивности мнимые: они лишают человека счастья любить и быть любимым. Став привычными, они определяют пристрастие к промискуитету на всю оставшуюся жизнь, блокируя психосексуальное созревание.

Очень многие умирают, так и не узнав, что были лишены самого человеческого дара - способности любить.

Особенностью мужской сексуальности является её двойственность: в ней спрессованы как качества, унаследованные от животных предков, так и появившиеся в ходе эволюции вида Homo sapiens. Этим парадоксом объясняются противоречивые желания и мечты подростков, а если копнуть глубже, то и вполне зрелых мужчин. Кроме грёз о любви, у них наличествуют и мечты о промискуитете, чаще всего нереализуемые, если для этого нет невротических предпосылок. Мужчинам свойственны и другие потаённые желания, не слишком приличные, поскольку они относятся к проявлениям незрелого либидо, но вполне реальные и потому требующие "отреагирования". В том-то и польза порнографии, что она часто служит своеобразной "вакциной" и "громоотводом". Пётр вряд ли займётся свингом или "групповым сексом" с "общими девочками", вряд ли станет пикапером – ведь хоть он и онанировал, глядя на всевозможные "порновакханалии", но потом, как правило, испытывал чувство "отвращения и уныния".

Что же тревожит Петра? Он боится, что слишком пристрастился к порносайтам и к мастурбации. Его напугали "осечки" с эрекцией, впрочем, тут же исправленные ласками партнёрши. А не помогли ли ему и вовремя пришедшие на память сцены из его любимой "офисной, винтажной эротики", увиденной им в порнофильмах?