Секстет

– Вспомни, сколько преступлений совершалось во имя любви. – Голос у Джини стал жестким. Она вытерла слезы. – Линдсей, скажи мне честно, ты любишь Роуленда? Он любит тебя? Что означала эта сцена?

– Я не хочу отвечать. Я вообще не хочу об этом говорить. – Линдсей встала и надела пальто. – Пожалуйста, Джини, оставим это. Я опаздываю.

– Он тебе не подходит, – равнодушным голосом сказала Джини. – Линдсей, я должна это сказать. Я знаю Роуленда. Я знаю его как свои пять пальцев, и я желаю ему добра. И я желаю добра тебе. Что бы между вами ни происходило, вы друг другу не подходите. Ты знаешь это?

– Почему ты так говоришь? – Линдсей почувствовала, как у нее сжалось сердце, а в комнате повисла странная тишина.

– По тысяче причин, и каждая из них хорошо известна тебе самой. – Джини опустила глаза. – И не последняя из них то, что он тебя сломает. Он будет пытаться остаться тебе верным и не сможет.

– Понятно. Спасибо. По крайней мере, теперь все стало ясно…

Джини забеспокоилась.

– Линдсей, я не хотела тебя обидеть. Но кто-то должен сказать тебе правду. Просто попробуй посмотреть на это с более объективной точки зрения. Роуленду надо жениться. Ему надо иметь детей. Ему нужна женщина, которая сможет дать ему ребенка. Женщина не твоего возраста, Линдсей. – Она помолчала. – Я знаю, что это тяжело, но ты должна принимать это в расчет – в случае с Роулендом и в случае Колином.

– Я бы предпочла, чтобы ты не обсуждала Колина. – Линдсей резко отвернулась. – Джини, пожалуйста, ничего больше не говори.

– Колин мне понравился. – Джини нахмурилась. – У него хороший характер, он остроумен, масса обаяния… Может быть, несколько мягкотелый.

– Как ты смеешь? – Линдсей обернулась к ней с белым как мел лицом. – Как ты смеешь его обсуждать? Оставь его в покое, Джини. Кто дал тебе право вмешиваться. Я сама принимаю решения.

– Тогда подумай хорошенько, прежде чем их принимать, – ответила Джини жестко. – Ради Бога, крути роман с Колином и с Роулендом, с кем угодно другим, но помни, что для мужчины, которому нужна семья, ты слишком стара. Рожать детей, когда тебе сорок один, пожалуй, поздновато. Линдсей, ты не сможешь иметь ребенка. У тебя есть взрослый сын, и я знаю, как много он для тебя значит. – Она внезапно умолкла, ее тревожный взгляд искал глаза Линдсей. – Роуленд хочет детей, я это знаю. А Колин?

– Не знаю, – ответила Линдсей. – Мы не говорили об этом.

– Сколько ему лет? Он был женат? У него есть дети?

– Он моего возраста. Нет, он не был женат.

– Ах, Линдсей. – Джини вздохнула и сочувственно положила руку на плечо Линдсей. – Тогда думай. Какие бы чувства ты ни испытывала к Роуленду или Колину, подумай и о них. Ты – хороший человек, я уверена, ты не разрушишь ничью жизнь.

Она произнесла это твердо. Слова Джини еще долго звучали у Линдсей в ушах. Они потрясли ее.

– Любовь не должна разрушать, – сказала Джини. Глаза ее были грустны. Она обняла Линдсей, и некоторое время они молча стояли, прижавшись друг к другу.

Как тяжело слышать жестокую правду из уст друга! Линдсей понадобилось время, чтобы прийти в себя. Потом они с Джини вышли в коридор. В вестибюле их ждали мужчины. Линдсей с изумлением отметила, что Роуленд Макгир и Паскаль Ламартин погружены в беседу, словно от прежней вражды не осталось и следа. Марков и Джиппи ждали ее, чтобы попрощаться. У Джиппи было бледное, больное и взволнованное лицо. Актер Ник Хикс раздавал автографы, а у подножия лестницы ее ждал Колин.

Заметив, как при виде ее его лицо озарилось светом, она почувствовала глухое отчаяние. Колин не мог скрывать своих чувств и не желал этого делать. Она взглянула в его любящие глаза, и ей стало стыдно. Меньше всего на свете ей хотелось бы причинить ему боль, но теперь она понимала, что это неизбежно. И винить в этом можно было только себя.

Они попрощались с Джини на лестнице. Целуя ее, Линдсей почувствовала, что, возможно, они прощаются навсегда. Когда она прикоснулась холодными губами к ледяной щеке подруги, она поняла, что должно пройти много времени, прежде чем она сможет ее простить. Она была не вполне уверена, что Джини говорила под влиянием исключительно дружеских чувств. Она видела лицо Джини, когда та прощалась с Роулендом, и подумала, что ее откровенность могла быть в значительной степени вызвана ревностью. Но это было не важно. Что бы ни заставило говорить так Джини, ее доводы были справедливы. И как ни больно было об этом думать, скрывать правду от себя самой больше не имело смысла.

14

Как долго она скрывала от себя эту истину? Поднимаясь по лестнице в «Конраде», Линдсей задавала себе этот вопрос. Она невидящим взглядом смотрела на покрытую красным ковром лестницу с бронзовыми рабами, державшими светильники, на уходящие вверх пролеты. В аргументах Джини присутствовала железная логика, и Линдсей не понимала, как она могла быть настолько слепа, что не видела этой логики сама. Или она просто сознательно закрывала глаза, не желая признавать очевидного?