Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии

Тробрианская песня всегда полна умолчаний и намеков на события, хорошо известные слушателям, и никогда не может быть совершенно понятна чужаку. Однако даже мои местные информаторы не могли полностью перевести вышеприведенную песню. После двух вводных строк, первая строфа описывает подготовку к танцу на Туме. Во второй строфе перед нами — внезапный разрыв с интересами земного мира, вызванный bubwayayta.

В третьей — женщина поет о мужчине, которого она любит. Она явно еще находится в земном мире, а ее муж или возлюбленный — видимо, создатель этой песни — уже перебрался на Туму. Она смотрит на северо-запад, где собираются муссонные облака, и оплакивает его (строфа IV). В последней из приведенных строф она сама явилась на Туму и описывает свой наряд, который — как и для всех духов — стал, похоже, ее основной заботой. В ее пользу говорит то, что она не забыла своего ребенка, хотя каким образом подобные сентиментальные воспоминания сочетаются с фривольной атмосферой Тумы, никто из моих информаторов объяснить не смог.

Глава XIII Мораль и нравы

Сексуальную свободу, которую мы находим у островитян на Троб-рианах, не следует называть «безнравственностью» и относить тем самым к несуществующей категории. «Безнравственность» — в смысле отсутствия любых ограничений, правил и ценностей — не может существовать ни в одной культуре, какой бы сниженной или извращенной она ни была. С другой стороны, «безнравственность» — в смысле нравов, не похожих на те, что (в идеале) практикуются в нашей среде, — нужно ожидать встретить во всяком обществе, не похожем на наше собственное или на те, что находятся под влиянием христианской и западной культуры. На самом деле благопристойности и внешних приличий у тробрианцев не меньше, чем свободы и потакания своим слабостям. Среди всех обычаев сексуальной свободы, описанных нами на данный момент, нет ни одного санкционированного нарушения нормы, которое не редусматривало бы определенных рамок; нет ни одной уступки сексуальному импульсу, которая не накладывала бы новые ограничения; нет ни одного примера ослабления привычных табу без точной компенсации за это в той или иной форме.

Все тробрианские институты имеют как свою позитивную, так и негативную сторону: они предоставляют привилегии, но они же и предусматривают отказы. Так, брак дает много правовых, экономических и личных преимуществ, но при этом исключает внебрачные сексуальные отношения (особенно для жены) и накладывает ряд ограничений в области нравов и поведения. Институт bukumatula (дом холостяков) имеет как свои табу, так и свои привилегии. Даже такие обычаи, как yausa, katuyausi и ulatile, специально созданные для нарушения нормы, со всех сторон обставлены условиями и ограничениями. Читателю, который после внимательного прочтения предыдущих глав все еще сохраняет ощущение морального превосходства над тробрианцами, на следующих страницах со всей определенностью будет показано, что у тробрианца есть такое же четкое представление о скромности в одежде и в поведении, как и у нас, и что в некоторых случаях он был бы так же шокирован нами, как в иных обстоятельствах мы бываем шокированы им самим. К примеру, в том, что касается выделительных функций, он демонстрирует гораздо больше  деликатности, чем большинство европейцев из низших классов, и некоторые «санитарные» нормы, бытующие на юге Франции и в других средиземноморских странах, привели бы его в ужас и не понравились бы ему. Его терпимость в отношении естественных форм сексуальности, несомненно, очень велика, но это компенсируется тем, что он свободен от многих отклонений в проявлении сексуального импульса. «Неестественных пороков», за которые в нашем обществе сурово наказывают, в его жизни нет, разве что к ним прибегают как к забаве, вызывающей презрение окружающих. Его шокирует, когда он видит или слышит, что европейцы танцуют, прижавшись друг к другу, или когда он видит белого мужчину, который шутит и непринужденно себя ведет в обществе своей сестры или публично выказывает нежность своей жене. Фактически его отношение к моральным правилам очень походит на наше собственное, называем ли мы себя христианами или агностиками: он твердо в них верит, смотрит на их нарушение с неодобрением и даже следует им — не вполне и не без усилий, но с достаточной искренностью и доброй волей.