Мне не часто приходилось всерьез опасаться быть застигнутой на месте сексуального преступления. На предыдущих страницах я не раз затрагивала вопрос о чувстве опасности, охватывавшем меня в случае проистекания полового акта в местах, специально не предназначенных для такого рода деятельности, и о том, что осознание такого чувства и соответствующих рисков обычно вносит в получаемое в процессе совокупления удовольствие некоторое разнообразие. Все это так, но необходимо также отметить, что речь почти всегда идет о весьма умеренных, просчитанных и укладывающихся в рамки негласных законов и правил рисках: завсегдатай Булонского леса без труда начертит вам карту районов, где «нельзя, но можно, если очень хочется», и составит список мест, где «нельзя ни в коем случае». Я и сама никогда не вторгалась в офисы в самый разгар рабочего дня… Рассуждая сугубо практическим образом, я пришла к выводу, что сексуальность — какую бы форму она ни принимала — есть черта, присущая всем представителям рода человеческого, и, следовательно, со мной не может случиться ничего дурного. Невольный свидетель — если он не побуждаем к участию — почти наверняка испытывает такое смешение чувств и желаний, что неизбежно стыдливо отведет взор. И на вопрос смущенно улыбающегося Жака о том, какова была бы реакция прогуливающегося молодого человека, с которым мы только что поздоровались, если бы он встретил нас двумя минутами ранее — то есть со спущенными штанами, притулившихся под сотрясающимся от наших порывов деревом (со стороны можно было бы подумать, что в кустах прячется какой-то зверь), — я твердо отвечаю, что ничего страшного бы не произошло.
Добавлю, что боюсь только тех, кого хорошо (или слишком хорошо) знаю, и плевать хотела на анонимов, в чем, думается, не составляю исключения. В этой области настоящим табу для меня является утилизация в половых целях совместного жилища, при условии что сожитель отсутствует и/или пребывает в полном неведении относительно происходящего. День. Клод возвращается домой, в большую квартиру стиля «буржуа», в которую мы недавно переехали, входит в комнату для гостей и немедленно попадает в эпицентр полового акта, от которого я не могла отказаться. Впервые в жизни я вкушала радость приватного общения с Полем, в одиночку, оторвавшись от коллектива, с наслаждением задыхаясь под его большим телом. Клод покинул помещение, не проронив ни слова. Поль поднялся с кровати, его широкая спина на мгновение загородила дверной проем, в коридоре мелькнули его ягодицы, маленькие под массивными плечами, и он поспешил за Клодом. Я услышала: «Прости, старичок» — и поразилась простоте скупых слов, выражавших тем не менее вполне реальное замешательство. Со мной дело обстояло куда сложнее, так как, несмотря на то, что до этого деликатного случая я неоднократно лежала под Полем на глазах у Клода, и на то, что последний никогда не возвращался к злосчастному эпизоду, еще очень долгое время спустя я не могла думать о происшедшем, не испытывая тягостного чувства вины. И это при том, что «гостевую» комнату с некоторой натяжкой все же возможно было рассматривать как нейтральную территорию. Наша общая комната, «супружеское» ложе находились в сердце запретной зоны, составляли ядро области абсолютного табу. Однажды моя не обуздываемая, фатальная реакция на первое прикосновение мужской руки — этот распад личности и расщепление воли, о которых я рассказывала выше, — сыграла со мной злую шутку и привела на порог нашей с Жаком спальни, комнаты, которую мы продолжаем разделять и по сей день. Но, очевидно, подсознательно страшась коснуться какого-то неведомого триггерного механизма и захлопнуть за собой дверь мышеловки, я не смогла даже прикоснуться к косяку и вместо этого принялась скакать на одной ноге — так как стоящий передо мной на коленях мужчина, стремясь достигнуть заветного места, положил вторую ногу себе на плечо — задом наперед по направлению к кровати, неподалеку от которой, окончательно потеряв равновесие, рухнула на пол. Поверженная наземь, я глядела сквозь «V» своих раздвинутых ног на недоверчиво-растерянное лицо мужчины наверху. Я положила конец забавам. Гордиться было нечем.