Закрыв обе двери, чтобы не видеть этого хаоса, она решила, что поспит на диване в своём кабинете: там на случай внезапных гостей всегда есть чистые простыни. Но пока собирала вещи для завтрашней поездки в Донору, в груди продолжала зреть невысказанная обида на Джулиано – не из-за беспорядка или из-за того, что он никогда не бывает рядом, когда нужен, а, наоборот, из-за того, что он в принципе есть. Джулиано стал олицетворением их почти официальных отношений, отношений, которые теперь Аду только угнетали. В квартире не осталось места, где ей было бы спокойно и хорошо. «Что я здесь делаю? Это не мой дом».
Но разве не «её» были так тщательно выбранные обои, книги, картины, подушки, занавески, мебель в кабинете? Разве не «её» фотографии: вон та, в деревянной рамке, на книжном шкафу – родители в день свадьбы, а та, в серебряной, – бабушка Ада и дядя Тан с ней и Лауреттой, ещё девчонками?
Она сходила в ванную, умылась холодной водой. Так, спокойнее, Ада. В том, что случилось в Кембридже, Джулиано не виноват. А вот ты... Я? И в чём же моя вина? Я женщина свободная, он всегда это знал. А он – свободный мужчина, но, в отличие от тебя, приключений не ищет. По-моему, мы оба ищем. Но я никогда его не ревновала. В самом деле? Взгляни-ка в зеркало. Ты это серьёзно? Ты нисколько не изменилась и любишь его так же, как раньше? Когда вы последний раз обнимали друг друга, пусть даже чисто дружески? Сколько месяцев назад? Похоже это на полную страсти ночь в Старом корпусе? Ничуть. Ни капельки. Ничего подобного. Случайные связи у неё, конечно, бывали и раньше. Но эта оказалась куда лучше всех прочих, превзошла все ожидания. И закончилась. Прошла. Стёрта из памяти. Забыта.
Ада Бертран, как уже говорилось, была женщиной рациональной.
Она взъерошила волосы и недовольно поморщилась, зацепившись колечком за локон. Ещё нет и десяти, значит, в Англии девять. Нужно позвонить по телефону, который ей дала Эстелла. Та, разумеется, пока в Кембридже, но вдруг трубку возьмут родители или кто-то, способный продиктовать адрес? Тогда можно будет сразу же положить кольцо в конверт и утром отправить его заказным письмом из аэропорта.
Ожидая у аппарата, Ада слушала гудки и размышляла о том, как же все-таки далеко этот Манчестер. Через несколько минут она перезвонила ещё раз, на этот раз набирая номер медленно и внимательно. Один гудок сменялся другим, но никто так и не ответил. Что ж, значит, придётся повторить попытку завтра.
Часть вторая
Семейные портреты
1
Из аэропорта Доноры Аду забрала Лауретта, приехавшая на внедорожнике своего мужа, чтобы кое-что обсудить до встречи с дядей.
На «Вилле Гранде» кузина больше не жила. После смерти бабушки Ады она выразила было желание вернуться туда с мужем и двумя детьми (по её словам, чтобы не оставлять дядю Тана одного), но Джакомо отказался жить вместе со старым доктором и теми, кого называл «его рабами». У Лауретты был также унаследованный от матери, Инес, домик в центре города, одна из трёх «Малых вилл» в стиле либерти, купленных дедушкой Гаддо перед смертью в подарок трём его дочерям. В двух других жили со своими семьями тётки Санча и Консуэло: они родились и выросли на «Вилле Гранде», но после свадьбы уехали оттуда и не испытывали желания вернуться. Печальные воспоминания о детстве и ранней юности, принесённых в жертву суровости матери, говорили они. И потом, все эти лестницы!
Так что в большом доме теперь обитали только доктор Танкреди, Армеллина, горничные, Виттория и Аурелия, и пятидесятилетний Костантино, который служил у Бертран-Ферреллов ещё со времён донны Ады, совмещая должности сторожа, водителя, садовника и истопника, заодно отвечая за мелкий ремонт, а потому звавшийся «разнорабочим». Третий этаж был закрыт, туда годами не ступала ничья нога.
Тем не менее Лауретта ежедневно посещала виллу, чтобы, по её словам, «следить и направлять» («
– Меня саму чуть удар не хватил от твоей телеграммы! – возмутилась Ада, обнимая кузину в аэропорту.
– Представь, как я перепугалась, увидев, что его рука дрожит так сильно, что не может удержать чашки кофе, а из перекошенного рта доносятся невнятные звуки...
– Но вчера по телефону он говорил со мной совершенно отчётливо, во всяком случае, не хуже обычного.