Сексуальная жизнь наших предков

– Первый подозрительный фрагмент я отскоблила перочинным ножом, а потом добавила растворитель. Думала, тут какая-то мазня начала века. Даже представить себе не могла, что найду... В общем, твоя древняя родственница просто преследует меня, Ада!

Отперев заднюю дверь (ключ от которой тоже оказался у неё в кармане), Чечилия провела их в пыльную ризницу и, открыв шкаф, достала прямоугольную дощечку, тщательно завёрнутую в ветхий алтарный покров, весь в пятнах ржавчины и плесени.

– Ничего другого не нашла, но должна же я была чем-то её прикрыть.

Она осторожно развернула свёрток. Несмотря на всё ещё остававшуюся по краям корку плесени и след от так и не прорубившего доску топора, даже после черновой расчистки было очевидно, что из-под слоя зелёной краски проявляется безошибочно узнаваемый овал лица Химены кисти «мастера из Ордале»: мадонна с младенцем на фоне пейзажа-леонардески. Младенец был рыжеволос и одет в прозрачную кисейную рубашку с золотой оторочкой, не скрывавшую худенького тельца.

– Глядите! – торжествующе воскликнула Чечилия, поднося портрет к окну, чтобы на него падал свет. Они послушно двинулись за ней и увидели, что на золотой тесьме написано: «Diego filius»^[40]. – Если и нужны были доказательства того, что моделью послужила Химена Феррелл, теперь все сомнения отпали. Разве сына, родившегося у четы донаторов после создания алтаря, второго мальчика после чудом избежавшего смерти под копытами скачущей лошади первенца, звали не Диего? Видимо, наш мастер рисовал с натуры и младшего Феррелла.

– Я смотрю, ты тоже неплохо изучила историю этой семьи и этого края, – голос Лео звучал скорее восхищённо, нежели иронично.

– Не знаю только, был ли ребёнок настолько рыжим, – заметила Ада. – У его матери волосы каштановые, а отец, судя по алтарю, брюнет, как и большинство Ферреллов. Похож на тебя, Чечилия, – пожалуй, мог бы сойти за твоего сына.

– Увидев надпись, я аж подскочила, – продолжала девушка, не обращая внимания на намёк. –Надеялась, конечно, найти подпись мастера. Впрочем, имя «Диего» тоже важно. Но есть одна вещь, которой я не понимаю. Посмотрите на края: похоже, это следы топора, причём давние. Возможно, на портрете тогда ещё даже краска не высохла. Но зачем кому-то его рубить? Я жду результатов исследования: может, найдутся другие части того же большого образа с аналогичными следами.

– Ответ очевиден: человек хотел построить курятник, – пожала плечами Ада. – Тот, кто это сделал, не знал о ценности этой дощечки.

– А я думаю, что это было сделано гораздо раньше, не в утилитарных целях и, как мне кажется, с намерением испортить...

– У тебя слишком буйная фантазия, – к Лео вернулся его сарказм. – Поживём – увидим.

– И что ты будешь делать дальше? – поинтересовалась Ада. – Тебе же не разрешали её чистить. Что скажешь в министерстве?

– Скажу, что в таком виде её и нашла. Краску мог счистить кто угодно: она же была на улице, какой-нибудь любопытный прохожий мог увидеть под зелёным слоем что-то блестящее и расчистить кусочек, надеясь, что это золото. А потом бросить, поняв, что обнаружил только дерево. Какой-то невежда, не разбирающийся в живописи, откуда мне знать?

– Можешь оставить себе и никому не отдавать.

– Лео, ты что, с ума сошёл? Так нельзя! И это ты, архивариус по профессии, мне говоришь? Мне тогда придётся вечно её прятать, никому не показывая. Я же, напротив, думаю, что надпись «Diego filius» поможет нам узнать имя мастера.

Она аккуратно завернула дощечку в алтарный покров и убрала обратно в шкаф.

В деревне их ждал обед у Кампизи, родителей Лео: те были рады после стольких лет снова увидеть Аду и поболтать о жителях Ордале – как давно умерших, так и вполне живых.

Вернувшись в Донору, Ада бросилась рассказывать дяде Тану о фантастических предположениях Чечилии. Старика повеселила гипотеза о влюблённом художнике:

– Вполне логично, что имея под рукой такую красавицу, грех не использовать её в качестве модели. Думаю, она была польщена. А уж был художник влюблён или нет, нам уже никогда не узнать. И потом, в те времена любого, кто попытался бы приударить за женой местного синьора, в два счета отпинали бы и вышвырнули из города.

Ада согласно кивнула. Но прогнать мысли о профессоре Палевском и его шаманских бреднях ей никак не удавалось. Как ни старалась она рассматривать портреты Химены с иронической отстранённостью, многие образы глубоко поразили её, заставив задуматься о течении времени и о том, какими запомнят нас потомки, те, кто продолжит наш род. Но портреты не давали ответа.

21

Вживаясь в роль хозяйки дома, пусть даже сама она ночевала под другой крышей, каждое второе воскресенье Лауретта, следуя традиции, заложенной ещё бабушкой Адой, собирала всех Бертран-Ферреллов, какие только на тот момент были в городе, за обедом на «Вилле Гранде». Правда, в июле она пропустила пару недель, как из-за дядиной болезни, так и из-за приезда Джулиано, с которым тётки Санча и Консуэло встречаться отказывались – по крайней мере, до тех пор, пока они с Адой не поженятся. И, по возможности, в церкви.