Сексуальная жизнь наших предков

Но иногда она тоже с удивлением ловила себя на мысли о комнате для Марчелло, кроватке, в которой он будет спать, шкафе с его одеждой и игрушками. Где будет эта комната? Не у Джулиано же в квартире на виа дель Олмо! Может, в Доноре, на «Вилле Гранде»? Точно нет: ей нужно продолжать работать, а работа – в Болонье. Тогда в двухкомнатной квартире, которую бабушка Ада купила ей на вырученные за драгоценности деньги? Или в другой, куда более уютной и вместительной, которую она снимет у Двух башен^[58], с комнаткой для няни (без неё ведь обойтись не удастся)? Хватит ли на это зарплаты? Или стоит подыскать ещё одну незамужнюю мать, чтобы разделить с ней заботы о доме и детях, как эмансипированные женщины из английских романов?

Дария помогла ей составить список общих знакомых с детьми в возрасте до трёх лет. Но все они были замужем или уже жили с каким-нибудь мужчиной, а если и попадались одинокие, то одни лишь невыносимые невротички.

Время от времени у Ады случались приступы рациональности. Может, хватит витать в облаках, как девчонки, думала она. Детство какое-то! Словно мы с Лауреттой снова играем в куклы под пальмами в бабушкином саду. Но сколько реального в этих фантазиях?

Тошнило её каждый день, иногда не по одному разу. Но в остальном беременность протекала спокойно.

13

Спасаясь от полуденного зноя, Ада теперь подолгу плескалась на пляже возле дома. Она позаимствовала у Дарии ласты и плавала в открытое море, потом ныряла, стараясь как можно дольше продержаться под водой и выныривая только когда лёгкие, казалось, уже готовы были взорваться, а потом отдыхала, полностью расслабившись и покачиваясь на волнах, подставив лицо солнцу. «Хотела бы я родить в воде, – подумала она. – Не в бассейне, а в этой греческой лазури, где некогда появился на свет Ахилл. Но ребёнок появится не раньше конца зимы, так что придётся отправиться на Карибы. Боже, что за абсурдная мысль! Я же собиралась вернуться в Донору! До конца беременности останусь в Болонье, буду работать до упора, а в начале марта поеду к дяде Тану. Ох и будет пересудов в городе по поводу того, что Джулиано не приехал. Я, во всяком случае, думаю, что он не приедет. Может, оно и к лучшему».

В театр она ходила каждый день, хотя репетиции ещё не начались: оркестр и певцы должны были появиться только через неделю, а пока на площадке работали сценограф, звукорежиссёр и светотехник. Ада выпросила либретто и даже сделала кое-какие заметки по тексту, хотя понимала современный греческий не так легко, как древний. К счастью, прекрасно говорившая по-итальянски молодая коллега из Афинского университета, Василики Кавафис, помогла ей перевести наиболее сложные пассажи. Орфей был изображён современным поп-певцом в расцвете карьеры, которому, как и многим молодым артистам, не удалось совладать с успехом. Сюжет Плессас строил на пропасти, зияющей между поколениями, и на безумной скорости, с которой меняются модные веяния, оставляя за бортом настоящих творцов. В попытке удержаться на вершине хит-парадов Орфей пренебрегает женой. Обманутая Хароном, та следует за ним в царство забвения и не может найти дороги назад. Боль от утраты Эвридики возрождает талант Орфея, делает его песни настолько красивыми, искренними и современными, что во время триумфального концерта силы подземного мира (а вовсе не менады) вынуждены разорвать исполнителя на части. Но песня не исчезает: её передают из уст в уста, и в конце концов приспешники Харона сами подпевают беснующейся на стадионе публике.

Либретто написал молодой актёр Костас Клиндинис, для него это был первый опыт драматического сценария.

– Интересно, почему никто, кроме Полициано, не развил античную версию, где Орфей под влиянием боли, вызванной женщиной, решает полностью отказаться от противоположного пола и отныне любить только мальчиков? – спросила как-то Ада по возвращении домой, процитировав стихи (которые знала наизусть, поскольку, желая обогатить своё резюме, посвятила когда-то этой теме короткий очерк):

Коль так судьба моя бесчеловечна,

Я женщины любить не буду вечно.

Иными здесь цветами буду встречен,

Первины пола лучшего срывая,

Что лёгкостью, изяществом отмечен.

И слаще, и милей любовь такая ^[59].

– Да брось! – расхохоталась Дария. – «Первины пола лучшего», серьёзно? Похоже, мы с ним нацелились на одно и то же! Но кто вообще сказал, что мужчины – лучший пол?

– Ты, например, – усмехнулась Ада.

– Ладно, ты права. Конечно, разве можно обвинять Орфея в том, чем сплошь и рядом занимались с мальчиками древние греки, начиная с Зевса и его Ганимеда? Гораздо проще переложить всю вину на Эвридику: та, мол, заставила его страдать! Виноваты всегда только женщины, то есть мы.

14