В Доноре появилась сомнамбула. Нет, Адита, это не то, о чём ты подумала, и к опере Беллини тоже не имеет никакого отношения. Сегодня таких называют «медиумами», но в начале века женщин, которые входили в состояние транса и разговаривали с духами умерших, называли «сомнамбулами». Два раза в неделю эта женщина публиковала платное объявление в газете, и я переписала его в дневник, чтобы не забыть адрес: «В тупичке за церковью Санта-Мария, известном как переулок Красного Цветка, в нумере 5, ежедневно, кроме выходных, проводит консультации с часу до пяти пополудни специалист по магнетизму, сомнамбула Метильда Порелли».
Когда мы с Тоской тайком отправились к ней, мне было ужасно стыдно: мы обе знали, что это смертный грех и что двадцать сольди за приём лучше было бы потратить на лекарства для моей несчастной матери.
Войдя в дом по переулку Красного Цветка, мы заплатили авансом. Я попросила сомнамбулу связаться с донной Хименой Феррелл или, если это невозможно, с кем-то ещё из моих предков, живших в Ордале, пока коллегиата не была собором.
В полумраке комнаты вдруг затрясся круглый стол, покрытый бархатным ковром с восточным орнаментом, зазвенели хрустальные подвески люстры. Сомнамбула закрыла глаза и заговорила другим голосом – не тем, которым приветствовала нас у дверей и благодарила за двадцать сольди. Она сказала, что кроме Химены на зов явился дух ещё одной дамы из моей семьи, несчастной жены, узницы с двойным именем и инициалами К и E.
Единственной, кто подходил под это описание, была донна Клара Евгения, бандитка. Все мы, Ферреллы, стыдились её, так что я предпочла бы не слушать, что она скажет. Но выбора у меня не было – духи являются нам по собственным тайным причинам. Сомнамбула передала им мой вопрос: «Обязана ли я повиноваться отцу, нарушив тем самым свою клятву и смешав нашу благородную кровь с плебейской, или должна изо всех сил противостоять ему, и какими в этом случае могут быть последствия?»
Химена ответила: «Ты та, кого не знаешь. Помни, любовь – начало всего».
А Клара Евгения добавила: «Мир не имеет права нас судить. Это твоя радость и твоя боль. Другим не понять».