— Милая, я тебя не знаю, но я узнаю депрессию, когда вижу ее, и могу тебе сказать,
что депрессия — это худшее время для стрижки. Особенно с такими волосами, как у тебя.
Ты отращивала их всю свою жизнь, это точно. Момент отчаяния — и их нет. Ты не
сможешь вернуть их. — Она послала мне твердую, но добрую улыбку. — Я готова делать
то, что ты мне скажешь, но я просто не хочу, чтобы ты сожалела об этом.
Я покачала головой.
— Все не так. Тут намного больше, чем мимолетная депрессия. Вся моя жизнь...
меняется. Я меняюсь.
Я обнаружила, что снова изливаю свою слезливую историю абсолютному
незнакомцу. Я все ей рассказала, и дорогая женщина — чье имя оказалось Джулия —
лишь кивала, слушала и протягивала мне коробку салфеток. Когда я закончила, она
похлопала меня по плечу.
— Милая, ты действительно собираешься начать сначала? — Она расчесала
пальцами мои волосы. — Не оглядываясь назад, не меняя свое мнение?
Я кивнула, протерла глаза и нос.
— Пока жива, я не вернусь туда. Ни ради своей семьи, ни ради чего-то другого. Я
должна начать сначала. Я должна.
Она снова улыбнулась.
— И снова, если ты уверена, я могу начать работать над твоими волосами. Я могу
придумать десятки вещей, что можно сделать с такой прекрасной копной волос, как твоя.
Я пожала плечами.
— Я не знаю, чего хочу. Я только подрезала их и никогда не думала, как буду
выглядеть со стрижкой. — Я вспомнила свой приступ жалости в примерочной. —
Просто... хочу почувствовать себя новой, и... красивой.
Джулия протерла глаза.
— Ох, милая. Почему мы позволяем мужчинам делать это с нами? Ты прекрасна. Я
знаю, тяжело это замечать, когда они устраивают подобное дерьмо, но ты не можешь дать
этому мудаку власть над твоими чувствами. Ты сильная, милая женщина, и я превращу
тебя в кого-то нового. Обещаю, когда я с тобой закончу, ты себя не узнаешь.
Я кивнула и улыбнулась.
— А можешь научить меня одеваться как ты? — Шутила я, но лишь наполовину.
Джулия наклонила голову.
— Ты действительно начинаешь все с начала, ведь так?
— Я засунула все, что у меня есть, в чемодан. Но потом поняла, что эта одежда —
старая я. Карьера и жена. Я хочу купить новую, сексуальную одежду, но... — я пожала
плечами и снова заплакала. — Я просто не знаю как. Я никогда не была такой.
— Тебе не нужна стрижка, милая, а всего лишь преображение. Полная перезагрузка.
Я кивнула.
— В этом и план, но я не знаю, с чего начать, за исключением стрижки.
Джулия странно посмотрела на меня.
— Ты готова довериться мне?
Я снова пожала плечами, и мне показалось, что я часто так делаю.
— Конечно, имею в виду, я собираюсь позволить тебе сделать мне стрижку, так
почему бы и нет?
Не ответив, она вытащила телефон из ящика своего рабочего места и что-то быстро
напечатала.
— Что ты делаешь? — спросила я.
— Вызываю кавалерию, — загадочно ответила Джулия.
— Предстоит большая работа, да?
Джулия закатила глаза.
— Милая, преображение — это всегда большая работа, и для настоящего
преображения нужна команда. Я лишь собираю свою. Все еще доверяешь мне?
Я кивнула, мое сердце подпрыгнуло к горлу. Я не была и никогда не буду готова.
«Кавалерией» оказались двое парней-геев — пара — я так предположила, но не была
уверена. Их звали Хосе и Джордж, оба они были до смешного красивыми, в
отполированном, элегантном, немного женственном образе. Хосе был латиноамериканцем,
около тридцати, с гладкими черными волосами, бриллиантовыми серьгами и золотым
ожерельем, которое выглядывало из расстегнутой шелковой рубашки. Он был в
облегающих кожаных штанах и кожаной обуви на заказ, с кольцами на каждом пальце и
пронизывающими серыми глазами. Джордж был старше, сорок или пятьдесят лет, его
голова тщательно выбрита, аккуратно подрезанная козлиная бородка обрамляла мягкий
рот, на нем был аккуратный серый костюм в полоску с выцветшей дизайнерской
рубашкой, бледные голубые глаза и длинные тонкие пальцы.
Джулия рассказала им версию «Примечаний Клиффа» из того, что я поведала ей,
уберегая меня от повторения. Хосе и Джордж цокнули языками и покачали головами.
Джордж сказал:
— Ох, сладкая. Мужчины иногда такие мудаки.
Я согласилась и старалась не смеяться над их сладостью, искренностью и
жеманностью. Это было противоречие в терминах, как мне показалось, но это правда. Они
были абсолютно искренними, хоть их манеры и казались напускными, будто они хотели,
чтобы все знали, что они геи и как этим гордятся. Я никогда не чувствовала себя
защищенной, воспитание маленького городка было мучительным, до этого момента. Я
чувствовала предвзятость и мелочность, стараясь понять их, и провалилась. Я не знала,
как вести себя с ними: должна ли относиться к ним как к мужчинам, как к женщинам, или
как к тем и другим... они, казалось, были смесью обоих полов, и от этого у меня
кружилась голова.