Сексуальный дерзкий парень

– Не делай такое лицо, – говорит он и передразнивает меня, капризно выпятив губы, а потом одаряет меня сногсшибательной улыбкой. – Один раз проедешься со мной и уже никогда больше не захочешь ездить на машине.

Я никогда в жизни не ездила на мотоцикле и никогда не хотела. Я вообще не доверяю двухколесным средствам передвижения. Но что-то в том, как он это говорит, в том, каким привычным и уверенным движением он берет этот шлем и перебрасывает его через плечо, дает мне понять, что он, возможно, и не ошибается. Подмигнув, он поворачивается и выходит. Дверь закрывается с тихим, деликатным щелчком.

Итак, что мы имеем. Я несколько дней провалялась тут с желудочным гриппом, теперь мне лучше, Ансель ушел, а на часах еще нет и восьми утра.

За пределами спальни я обнаруживаю в квартире большую кухню, гостиную и столовую. Все выглядит так по-европейски. Мебель лаконичная – диван черной кожи, два красных современных кресла без подлокотников, низкий кофейный столик. В другой стороне комнаты – обеденный стол и четыре одинаковых стула. Стены завешаны фотографиями в рамках и яркими картинами. Учитывая, что хозяин квартиры холостяк, интерьер очень впечатляет.

Комната просторная, но не слишком большая, и потолок здесь скошенный, как и в спальне. Но вместо французских дверей на дальней стене – окна. Я подхожу к ближайшему из них и смотрю вниз. Вижу, как Ансель садится на сверкающий черный мотоцикл, надевает шлем, заводит мотоцикл и с ревом отъезжает. Даже отсюда, издалека, он невероятно сексуален. Я смотрю ему вслед, пока он окончательно не исчезает в потоке машин. У меня перехватывает дыхание, я прикрываю глаза и еле заметно машу рукой. У меня немного кружится голова, и это не от голода и не от того, что я не выздоровела еще окончательно. Суть в том, что я нахожусь здесь, я не могу просто выйти, пройти несколько кварталов и оказаться дома. Не могу просто взять телефон и решить все свои проблемы одним коротким звонком домой. Не могу найти квартиру или работу в Бостоне, пока живу в Париже.

Я даже не могу поговорить со своими лучшими подругами.

Я хватаю свою сумку, которая лежит в дальнем углу комнаты, и лихорадочно роюсь в ней в поисках телефона. К экрану прилеплена бумажка – это записка от Анселя: он сообщает, что подключил меня к своему международному тарифу. Это вызывает у меня смех – может быть, слегка безумный от облегчения, потому что я ведь уже представляла себе, как с бьющимся сердцем и дрожащими пальцами вбиваю запрос: как позвонить моим девочкам из Франции? На самом деле это ведь еще один показатель того, насколько абсурдны мои приоритеты. Кто виноват, что я не говорю по-французски, что я замужем, что мне придется залезть в свои сбережения и что мой иностранец-муж, кажется, постоянно пропадает на работе? Кому до этого есть дело?

Что ж, по крайней мере, мне не придется продавать своего первенца, чтобы оплатить сотовую связь.

Я меряю шагами квартиру, а телефон Харлоу за тысячи километров от меня разрывается от звонков. На кухне я вижу, что Ансель оставил мне завтрак: свежий багет, масло, джем и фрукты. А на плите стоит кофейник. Он просто святой и заслуживает какой-то исключительной награды за последние несколько дней. Может быть, безлимитное количество минетов и пива. Он извиняется передо мной за то, что работает, а ведь на самом деле это я должна была бы извиняться за то, что ему пришлось убирать за мной рвоту и покупать мне тампоны!

Воспоминания об этом так мучительны, что я абсолютно уверена: никогда больше он не сможет смотреть на меня, обнаженную, без тошноты.

Телефон звонит и звонит. Я мысленно пытаюсь подсчитать, сколько сейчас времени в Америке – получается, что поздняя ночь. Наконец Харлоу берет трубку и зевает в нее.

– У меня самая нелепая и постыдная история среди всех самых нелепых и постыдных историй, – сообщаю я ей.

– Миа, сейчас полпервого ночи.

– Ты хочешь или не хочешь услышать о самом кошмарном позоре в моей жизни?

Я слышу, как она садится и прочищает горло:

– До тебя наконец дошло, что ты замужем?

Я делаю паузу, потому что меня на секунду охватывает неконтролируемая паника.

– На самом деле все еще хуже.

– Ты о том, что ты улетела в Париж, чтобы стать сексуальной игрушкой для этого парня на все лето?

Я смеюсь. Если бы только это.

– Что ж, о том, насколько это безумно, мы еще поговорим, но я должна сейчас рассказать тебе о самой поездке сюда. Это было так ужасно, что я хотела бы, чтобы мне в кофе подсыпали наркотик и я смогла обо всем забыть.

– Можешь просто выпить джина, – шутит она, и я смеюсь, хотя мой желудок отвечает на это предложение легкой тошнотой.

– У меня в самолете начались месячные, – шепчу я.

– О нет, – саркастически говорит она. – Только не это.