Сексуальный фастфуд. Физиология отношений глазами женщины

Таким образом, во всех этих примерах мы встречаем идею пуповинной связи с мамой, надежду, что мама все решит, предусмотрит, подскажет, поддержит, одобрит.

Одновременно с навязыванием материнских ценностей женщина получает и неразличение своего социального образа и своих персональных особенностей, отделяющих ее от ее мамы и от всех женщин ее рода. Не последнюю роль играет и недостаток жизненных моделей успешного партнерства у матери и у самой женщины. Положение отягощается ролью мужчины — семейного чиновника и не больше, с которым секс — зло, за которое нужно платить. Часто идея асексуальности еще и докручивается убеждением, что секс отвлекает от основной задачи (институт надо закончить!) и что основная миссия женщины в том, чтобы прожить свою жизнь, не сделав аборта.

Глава 2 Неприятие тела

Неприятие собственного тела — одна из самых распространенных причин отсутствия секса в жизни человека, мужчины или женщины. И человека, недовольного своим телом, беспокоят три главные мысли, которые он считает здравыми, адекватными, объективно правильными.

Мысль первая. Такое тело не может быть сексуальным. Нужно только немного постараться, выработать программу трансформации, как-то изменить физические данные, и тогда можно на что-то претендовать. Проблема в том, что носители этой мысли никогда не могут проверить правильность своей идеи на практике. Не удается подтвердить или опровергнуть, изменится ли жизнь к лучшему, появятся ли в жизни отношения, романтика, любовь и секс, когда изменится тело, потому что тело такое, какое есть, и оно не меняется никогда. В основном все те, кто мечтают изменить свое тело, никогда не достигают результатов. Мечтать о том, какой бы мог быть секс, если бы мое тело сдобной булочки было втиснуто в стройные бока, все равно что фантазировать о том, сколько бы я зарабатывала в Америке с той же специальностью. Мы те, кто мы есть, и основная проблема — не изменить себя, по большей части это невозможно, а принять себя и получить внутреннее одобрение быть таким, какой ты есть, получить право в том числе и на секс.

Мысль вторая. Это зависть. Это, сложное и неприглядное чувство. Когда я размышляю, с чем можно сравнить ощущения, когда человек открыл в себе зависть, то я не нахожу аналогии. Вот взять какие-либо другие смертные пороки, и признаваться, что они у тебя есть, не так обидно. Чревоугодие? Да, от этого и страдаю. Я ограничиваю себя, конечно, но вкусное — есть вкусное, и я не буду отрицать, что не замечаю, что я ем и сколько. Блуд? А что поделаешь. Время такое. Все живут серийной моногамией, пробуют, друг на друге тренируются. Скупость? Я просто на квартиру коплю (или машину). А вот зависть не оправдывается ничем. Быть ее носителем неприлично, неприятно, даже нелицеприятно. Но люди с дефектами тела часто именно это и испытывают! Почему у других есть стройность, а у меня нет? Почему другие просто живут и в ус не дуют, а я должна объяснять формы своего тела наследственностью, обменом веществ, следствием проблемной беременности, гормонального заболевания?

Если позволите, я могу провести аналогию с бессмертной историей о Моцарте и Сальери. Давайте за основу возьмем маленькую трагедию Пушкина. Помните, с чего там все началось? Сальери в самом первом диалоге рассказывает о своем пути. Он говорит, что с детства был трудолюбивым и старательным, во всем себя ограничивал во имя высокой цели.

Отверг я рано праздные забавы;

Науки, чуждые музыке, были

Постылы мне…

Он долго и нудно трудился, прежде чем достиг первых успехов, всегда соблюдал субординацию, чтобы его деяния не застилали достижения его учителей.

Усильным, напряженным постоянством

Я наконец в искусстве безграничном

Достигнул степени высокой.

И жизнь Сальери была респектабельной и предсказуемой. Он жил, сознавая себе цену в сравнении с другими, своими товарищами по цеху.

Я счастлив был: я наслаждался мирно

Своим трудом, успехом, славой; также

Трудами и успехами друзей,

Товарищей моих в искусстве дивном.

Все это в одночасье рухнуло, когда появился Моцарт, которому дано было достичь того же, что и остальным, но без труда по праву его врожденного гения. Мало того, что Моцарт не прикладывал столько усилий для создания музыкальных шедевров, сколько Сальери, он еще и не кичился своим величием, был прост в общении и не придавал особого значения своей гениальности.

О, небо!

Где ж правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений — не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан —

А озаряет голову безумца,

Гуляки праздного?

В результате Сальери открывает в себе неприглядное качество, с которым он не в силах бороться и обвиняет Моцарта в том, что именно его появление на пути Сальери пробудило в нем низменные качества.

…я ныне

Завистник. Я завидую; глубоко,

Мучительно завидую[3].