— Я и не думала, что во время фильма схватилась за твою руку, словно за спасательный круг.
— Просто я была так увлечена, — говорит она, пожимая плечами. — Думаю, теперь ты знаешь, почему мне так сильно нравятся орлы.
— Да. Но я понимал это и раньше.
Она наклоняет голову, а затем спрашивает:
— Да?
Я киваю.
— Ты сияешь, когда смотришь на них. Точно так же, когда говоришь о Музее Естественной Истории. Твои глаза блестят, — говорю я, указывая на эти великолепные янтарные глаза.
— Правда?
— Правда, Эбби. Это естественная часть тебя. Независимая от языков и твоего таланта общения с детьми. Это то, чем ты живешь. — Когда говорю это, я не перестаю беспокоиться о том, что наши отношения в реальной опасности, ведь мы говорим о том, кто мы, что мы любим и что делает нас счастливыми.
Возможно, это даже опаснее моих рук в ее волосах, или тайных прикосновений с намеком на большее. Опаснее, чем озорные комментарии о купании голышом и смазке. Возможно, это настоящее пламя — то, как я чувствую себя, сидя здесь, рядом с ней, когда наши колени почти касаются друг друга, локти лежат на одном подлокотнике, и мы смотрим друг другу в глаза.
Все остальные уже ушли, но мы не двигаемся.
Она облизывает губы, сглатывает и опускает глаза вниз. Затем подняв взгляд, Эбби тихо произносит:
— Ты прав, — говорит она, ее голос звучит уязвимо.
Но в то же время и приглашающе. Так, будто она хочет поговорить, узнать друг друга лучше.
Я склоняю голову.
— Почему тебе так нравятся шоу о диких животных?
Кажется, она обдумывает мой вопрос всего мгновение, а затем отвечает:
— По той же причине, по которой мне нравится работать с детьми. Это реально. Никакой фальши. Никакого притворства. Это, и еще потому, что дома я всегда была окружена дикими собаками. Три брата и все такое, — добавляет она с усмешкой.
Я улыбаюсь ей в ответ.
— Мне нравится это. Нет, я обожаю это. И именно по этой же причине мне понравилось, когда ты впервые показала мне «ИглКам», и я действительно наслаждался шоу. Мне не было интересно наблюдать за этим ранее. У меня даже в мыслях такого не было. Но теперь, благодаря тебе, я уделяю этому больше внимания, и мне действительно интересно смотреть на то, что реально.
Она с энтузиазмом кивает.
— Знал ли ты, что орлы могут спать с одним открытым глазом?
— Как мафиози?
— Именно! Я узнала, что у них однополушарный медленноволновый сон. Они могут спать и бодрствовать одновременно, — говорит она с сияющими глазами. — Они и вправду держат один глаз открытым и наблюдают за хищниками. Дельфины спят также.
Я медленно подмигиваю, демонстрируя ей один открытый глаз.
Она качает передо мной пальцем.
— Но ты не усыпил половину своего мозга.
— Нет, но я работаю над своим уникальным потенциалом.
Эбби смеется, а затем говорит:
— Видишь? В мире природы так много чудес, они настоящие и истинные.
Возможно, именно поэтому, когда я увидел переписку между ней и тем парнем с ее работы, мне было так легко сказать те слова.
Ни один из нас не сражался за брак. Она была готова уйти. Я был готов ее отпустить. Сейчас, спустя несколько лет, я совсем по ней не скучаю. Я просто рад, что она больше не моя жена. Я не хочу притворства в отношениях.
Я хочу этой честности, открытости —
Именно из-за этого моим влечением к Эбби все сложнее управлять. Это все потому, что она такая, какая есть. Она не подделка. Не фальшивка. Она такая, черт возьми, настоящая, и я влюбляюсь в нее все сильнее и сильнее, и мне интересно, догадывается ли она об этом. Ведь не просто так я узнал время показа документального фильма о зебрах, и, мне кажется, то, что я запал на нее, слишком очевидно.