Сексус

А вот теперь вспомнила о другом – этот жил в «Ритц-Карлтоне». Обувной фабрикант. Она иногда обедала с ним в его номере, чтобы доставить ему удовольствие. Он был мультимиллионер и немного с приветом, если верить ее словам. Самое большое, на что он осмеливался, – поцеловать ее руку… Да, она собиралась рассказывать мне о них хоть всю неделю, но испугалась, что я это плохо приму.

– Ты что? Что с тобой? – наклонилась она ко мне.

Я не спешил с ответом. Я думал, размышлял, ломал голову над всем этим.

– Почему ты ничего не скажешь? – теребила она меня. – Ты же обещал не злиться. Обещал?

– Я и не злюсь, – сказал я и снова впал в молчание.

– Нет, злишься! Тебе же противно… Ох, Вэл, какой же ты глупый! Неужели ты думаешь, что я стала бы тебе рассказывать такие вещи, если бы знала, что тебе будет неприятно?

– Ничего я не думаю, – сказал я. – Все нормально, честное слово. Ты все правильно решила. Мне только жалко, что тебе приходилось так зарабатывать.

– Ну не всегда же я так зарабатывала! Это было очень короткое время… Вот потому-то я и хочу в театр. Я все это ненавижу не меньше, чем ты.

– Порядок, – сказал я. – Давай забудем об этом.

В то утро, когда мне надо было идти в клинику, я проснулся рано. Стоя под душем, взглянул вниз: вот так да – все чисто! Я едва поверил своим глазам. Тут же разбудил Мону и показал ей. Она расцеловала его, и оба мы кинулись в постель – надо же было испытать бывшего больного. А потом я побежал звонить доктору. «Дела пошли на поправку, – сказал я. – Почти не на что жаловаться. Могу и дальше ходить необрезанным!» И поскорее повесил трубку, чтоб он опять не стал меня уговаривать.

Не успел я выйти из телефонной будки, как мне пришло в голову позвонить Мод.

– Да не может быть, – сказала она.

– И тем не менее, – ответил я. – А если ты мне не веришь, я докажу тебе это на следующей неделе. Приду к вам, как всегда, и покажу.

Она как будто не могла отцепиться от телефона. Мы поговорили о куче всяких ненужных вещей, пока я наконец не сказал:

– Ну, мне пора идти.

– Подожди минуточку, – взмолилась она. – Я как раз собиралась тебя спросить, не мог бы ты прийти пораньше, скажем, в воскресенье и вывезти нас за город. Мы бы там все трое устроили хороший завтрак на траве. Я возьму еду…

Голос ее был мягок и нежен.

– Ладно, – сказал я. – Я приду рано… часов в восемь.

– Ты уверен, что у тебя все в порядке?

– Абсолютно уверен. Сама увидишь в воскресенье.

Она как-то похотливо захихикала. И прежде чем успела еще что-то сказать, я повесил трубку.

16

Процедура развода шла своим ходом, а события накатывались, словно в конце эпох. Только войны недоставало. Прежде всего Его Сатанинское Величество Космодемоньякал телеграф компании сочло за благо снова переместить мою штаб-квартиру, на этот раз под крышу старого складского помещения в кварталах дешевых двухэтажных картонных коробок. Мой стол встал посередине огромного пустынного помоста, который после работы служил для прыжков и кувырканий бригады посыльных. В соседнем помещении, таком же пустом и обширном, было устроено нечто соединявшее в себе черты клиники, аптеки и гимнастического зала. Для полноты картины недоставало лишь нескольких бильярдных столов. Некоторые придурки притаскивали сюда свои ролики и таким образом коротали время в «часы отдыха». Грохот весь день стоял адский, но теперь мне было совершенно наплевать на все телеграфно-компанейские планы и прожекты, я не так уж на него и реагировал, вовсе даже не злился, а, наоборот, весьма потешался. Отныне я был прочно отделен от всех остальных служб, подсматривания и подслушивания прекратились, я оказался, так сказать, в карантине. Наем и увольнения продолжались как во сне, штат мой урезали до двух человек: меня самого и некоего экс-боксера, служившего когда-то у нас гардеробщиком. Все дела я забросил, справок не выдавал, корреспонденции не вел. На половину телефонных звонков я вообще не отвечал: если что-то срочное, для этого имеется телеграф.

На новом месте я чувствовал себя как в приюте для умственно неполноценных. Меня послали ко всем чертям, и я этим пользовался. Едва покончив с дневными посетителями, я отправлялся в соседний зал понаблюдать за всеми тамошними выкрутасами. Иногда и сам брал пару дощечек и выписывал круги с этими идиотами. Мой помощник смотрел на меня с подозрением, не понимая, что это со мной делается. Вопреки своей строгости, своим «принципам» и другим мешающим жить чертам он нет-нет да и разражался хохотом, доходившим, случалось, чуть ли не до истерики. А однажды он спросил, нет ли у меня семейных проблем. Боялся, что на следующей ступени я ударюсь в пьянство.