Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

И сейчас, в этой захламленной комнате, забитой людьми, клаустрофобическим запахом тел и пота, я осознаю, что ситуация неуправляема. Мне надо сделать что-нибудь. Все что угодно. Немедленно. Я дожидаюсь момента, когда освобождается место в центре круга, и использую этот шанс. Жду паузы, вдыхаю, встаю и шагаю туда.

– Софи и я, мы пришли сюда, чтобы изучить вашу группу. Мы поняли, что появились здесь во времена великой борьбы. Мы слышали о вашей боли, боли, которую нельзя понять, если у тебя никогда не отнимали ребенка.

Я оглядываю собравшихся, надеясь на отклик и поддержку; некоторые смотрят вниз, другие – сквозь меня.

– Мы также слышали, что вы считаете, что ваши побуждения, поступки и сам уклад жизни неверно понимают и что если бы люди могли узнать вас ближе, то поняли бы вас. Ведь мы не понимаем того, чего не видели и не пережили сами. Я предлагаю вот что: помочь другим людям увидеть вас такими, какие вы есть. Возможно, то, что мы, режиссеры, оказались рядом с вами в этот час борьбы, – вовсе не случайность. Возможно, тому есть причина.

Я сажусь на место, и Софи сжимает мою руку, тепло и ободряюще, и от ее простого жеста нервозность, которую я как-то сдерживала во время своей речи, захлестывает меня.

* * *

После собрания я прошу аудиенции у Йозефа, лидера коммуны в Сан-Диего. Мне отказывают, и я пишу имейл лидерам группы, прося разрешить снимать их и дать общине возможность быть «услышанной». Я излагаю ситуацию, рассчитывая, что они увидят в нашем появлении счастливый случай. Но по мере того, как день проходит, а нам никто не отвечает, мы понимаем: все слишком далеко зашло. И без того предубежденные по отношению к чужим, из-за нападок прессы члены группы относятся к нам с Софи вдвойне настороженно. К тому же детей в Германии так до сих пор и не вернули в «Двенадцать колен». Возможно, мы для них символизируем все то, против чего они борются и чего боятся.

Мы стоим в освещенном свечами сарае на нашем последнем собрании. В воздухе низко висит тяжелый запах дерева, темнота окружает учеников, оставляя лишь силуэты, которые, кажется, движутся в замедленной съемке. И я чувствую всё. Я не защищаюсь онемением, оставив все свои уловки, что помогают мне сбежать из разума и тела. Не думаю, как это выглядело бы в фильме – я просто нахожусь здесь и принимаю все слова, порывы и накатывающие волнами эмоции.

Мне делается очень больно.

Была ли я жестокой к Софи, с которой могли тут сделать что угодно? Зашла ли я настолько далеко в эту кротовую нору, что в ней утратила себя? С моими навыками выживания и отключения от чувств в подобном окружении, возможно, я отключила чувства к моей подруге? Я считала, что могу видеть больше, поскольку таков мой опыт, он позволяет проникнуть глубже, осветить лежащее во тьме, но не исключено, что он также ослепляет. И я знаю, что мы должны уйти.

Один из мужчин говорит:

– Пощечина – вот что делает ученика послушным.

Другой говорит:

– Плоть мешает Господу.

Одна из матерей встает и заявляет:

– Родители должны преодолеть инстинкт защищать своего ребенка. Это эгоизм, препятствующий работе Божьей.

Маленький мальчик, поднявшись с места, просит «сломать» его – не отрывая глаз от пола.

Я хотела бы покинуть свое тело сейчас, но не могу. По лицу текут горячие слезы, надтреснутый крик сжимает горло. Я не могу успокоиться. Я чувствую боль и стыд всех этих детей. Воздух густеет, я задыхаюсь, грудь сдавливает. Я выхожу прочь из сарая.

Наполнив легкие свежим воздухом, я исторгаю из себя тяжесть увиденного и услышанного. Стираю слезы, не перестающие катиться по щекам. И вдруг чувствую руку, обнимающую меня за плечи.

– Готов уйти, херувим? – говорит Софи.

– Ага, – дрожа, отзываюсь я.

Софи закрывает за нами дверь пикапа, и со щелчком ручки кабину заполняет спокойствие.

– Итак… – Она опускается на колени и принимается вытирать мое лицо, словно я заплаканный ребенок. – В Сеть только что выложили фильмы о том, что происходило в немецких коммунах.

– Правда? Вот черт! Ты их видела? – спрашиваю я.

– Нет, я была здесь с тобой, дурочка!

– Нам стоит посмотреть?

– Ну, мы же уезжаем.

– Ага.

Интернет в холмах глючит, но в конце концов мы скачиваем достаточно, чтобы загрузить видео.

Маленький светловолосый мальчик примерно четырех лет. Он всхлипывает, его тащит вниз по какой-то лестнице женщина среднего возраста. Они приходят в тускло освещенный погреб, где женщина приказывает мальчику нагнуться и коснуться руками каменного пола. Другой маленький мальчик смотрит, как женщина спускает с первого штаны и достает ивовую тростину.

– Скажешь, когда устанешь! – командует женщина ничего не выражающим голосом. Слышится свист ивовой тростины, трижды хлещущей ребенка. Мальчик кричит.

Маленький мальчик отказывается говорить, что он устал, так что его бьют снова и снова – в целом десять раз – до тех пор, пока, весь в слезах, он не сдается:

– Я устал.

На протяжении нескольких часов в этом подвале были засняты шестеро взрослых, избивавших шестерых детей, которым в общей сложности досталось восемьдесят три удара.