Секта. Роман на запретную тему

Сеченов дежурил по городу и ежеминутно получал сведения от находившихся среди демонстрантов шпиков. Манежная была блокирована частями ВВ, начало Тверской перегородили тяжелыми грузовиками – «Уралами» и «КамАЗами», а между ними стояли два бронетранспортера и танк. Приказ, генералом полученный, гласил: «В случае попытки прорыва, понимаешь, открывать огонь: сначала в воздух, а затем, понимаешь, если это не поможет, на поражение». Генерал сидел в селекторной, пил коньяк, но это не помогало. Зубы его стучали о край стакана, а руки больше походили на дергающиеся конечности марионетки, никогда еще генерал Сеченов не попадал в такую ужасную ситуацию. Все стрелки были переведены на него, от его решения должно было зависеть, как поступить в случае попытки прорыва людей с Тверской на Манежную площадь. Созданный оперативный штаб лишь обрабатывал информацию, дозвониться по всем имевшимся каналам связи – до Старика-президента, генштаба, да хоть куда-нибудь! – было невозможно, никто не хотел брать на себя ответственность, и Сеченов везде получал лишь дежурную отговорку, переданную через адъютантов и референтов: «Действуйте по обстановке».

Стрелять в собственных граждан? Сеченов вспомнил девяносто третий год, к счастью, он тогда работал вдалеке от Москвы и не принимал участия в той бойне, но сейчас все могло повториться, и даже с большей, чем в девяносто третьем, кровью. Тем более что последствия, отдай он приказ стрелять, могли стать катастрофическими. Дело пахло попыткой государственного переворота. «CNN» и «BBC» вели прямую трансляцию с места событий, и Сеченов смотрел, как толпа с Пушкинской площади стала перетекать в русло Тверской.

– Началось, – пробормотал генерал. – Что же это! Ведь дойдут, дойдут до грузовиков, и что тогда?! Ведь я не смогу приказать стрелять. Стрелять надо в тех, кто вывел народ на улицу, в тех, кто оплатил это их провокаторское паскудство, – вот кого надо ставить к стенке, а народ тут ни при чем.

Сеченов положил перед собой генеральский ПСМ:

– Как только начнут громить вэвэшное оцепление, я застрелюсь. Мертвые сраму не имут.

До «Уралов», БТРов и танка толпе оставалось пройти метров двести, когда на совершенно пустой улице появился какой-то человек. Он замер точно посреди Тверской, прямо на линии дорожной разметки, и ждал, скрестив на груди руки. Толпа катилась прямо на него, и вот, когда до первых демонстрантов оставалось не более пятидесяти шагов, Игорь (а это, конечно же, был он) вытянул перед собой руки с широко разведенными пальцами. С его губ сорвались первые слова енохианского «ключа» – дьявольской молитвы, направленной, как ни странно, против ярости человеческой, ибо не всегда ярость угодна даже дьяволу:

– Смотрите на меня, и все деяния человеческие, и то, чем вы гордитесь, подвергнется порче. Ярость ваша превращается в тихие воды. Рассудок очищается тьмою. Созерцайте, как лик сатаны тает с новым рассветом. Вглядитесь в начало успокоения, чьи глаза блестят, как звезды. Горящий камень остынет и станет для вас окном покоя. Остановитесь, и мир да пребудет с вами отныне…

…Первый ряд замер, и от него, словно по цепи, начала передаваться апатия: вопли стихли, перейдя сперва в шепот, а затем всякий звук замер, и над Тверской повисла тишина, лишь телекамеры, наведенные на Игоря, продолжали передавать в эфир странные пассы не известного никому человека, который только что на глазах целого мира укротил зверя. Это было так противоестественно, так неправдоподобно и в то же время так очевидно, что Сеченов, неотрывно смотрящий в телеэкран, замер, а из уголка приоткрытого рта его прямо на мундир капнула слюна.

Меж тем странный человек двинулся прямо на толпу, так же держа перед собой руки, и все еще до конца не пришедший в себя генерал увидел, как несколько тысяч человек развернулись на сто восемьдесят градусов и двинулись обратно. Так они и шли через всю Тверскую, и лишь возле Белорусского вокзала человек остановился и опустил руки. Постоял немного и сел прямо на асфальт проезжей части, подогнул под себя ноги и в изнеможении уронил голову на скрещенные руки. Лишенная ярости толпа ручейками растеклась по многочисленным переулкам Ямского Поля, и скоро не осталось ни лозунгов, ни транспарантов, ни тех, кто держал их, собираясь штурмовать Кремль. Лишь тогда Сеченов опомнился и схватил рацию:

– Эй! Кто-нибудь там! Говорит дежурный по городу генерал Сеченов! Мужика этого, который всех нас спас, срочно доставьте ко мне, да повежливей! Чтобы у него ни один чих не пропал! Пошлите за ним БТР! Быстро, мать вашу!