И среди всей этой публики НИКТО не был одет в белый смокинг, враз превративший Игоря в хрестоматийную белую ворону, ну, или во€рона, если соблюдать половые различия. Игорь вмиг почувствовал себя изгоем, истинным отщепенцем, клоуном! Сухопарые дипломаты, подтянутые военные атташе, официальные статс-дамы – словом, все присутствующие мгновенно обратили на него свое внимание, и несчастный Лемешев сделался объектом шуток и насмешек. Все тут же принялись спрашивать друг у друга, кто этот «парень в медицинском халате», откуда он, а уж после того, как узнали, что он из России, то здесь предела сарказму и вовсе не стало.
– Что же вы хотите от этих русских? – снисходительно обращаясь к окружающим, говорил какой-то англичанин, кажется, советник по культуре. – Они лишь недавно вылезли из своих земляных нор, где одновременно проживали сразу по нескольку семей. Требовать от них и малейшего намека на вкус было бы слишком жестоко…
Произнесено это было даже не вполголоса, а громко и без всякого стеснения. Игорь отчетливо расслышал каждое слово и, стараясь сдерживать мгновенно вспыхнувшую в нем ярость, сделал вид, что ничего не понял. Он бесцельно расхаживал среди всех этих государственных чинуш, держа в руке бокал с шампанским, напустив на себя вид скучающего денди, которому в общем-то безразлично, что там сказал какой-то английский «юморист».
Колкости продолжались. Многие из гостей уже в открытую при виде его принимались хихикать, но Игорь крепился как мог, дав самому себе обещание продержаться на проклятом приеме еще минут пятнадцать, а затем спокойно удалиться. Что он будет говорить отцу, как объяснит свое бегство, он еще не придумал, но решил, что в любом случае завтра и ноги его не будет в этом городе и вообще в стране. Купит билет, если не будет на московский рейс, то куда угодно: в Питер или в Киев, и к чертовой матери отсюда! Он в эти игры не играет! И вот когда отведенные им самому себе «минуты вежливости», по его собственному ощущению, подошли к концу и он стал потихоньку продвигаться к выходу, до его ушей вдруг донеслись слова какого-то, по-видимому, восточного дипломата, турка или араба. Этот оливковый джентльмен надменно процедил сквозь зубы, обращаясь к двум своим слушателям, японцу и пожилой даме в легкомысленных брючках:
– Этот гяур напялил на себя белые одежды неспроста. Русня вот-вот выбросит белый флаг, он для них почти уже превратился в государственный.
Этого Игорь вытерпеть не смог. Он быстро подошел к смуглявому обидчику и ткнул его кулаком в подбородок. Тот упал прямо на даму в легкомысленных брючках, которая тотчас завизжала, словно свинья под ножом мясника. А тем временем Игорь вышел на середину залы и, уже совершенно не контролируя себя, чувствуя, что вновь появилось внутри его то же самое ощущение, что и три дня назад там, в московском дворе, очень громко и отчетливо произнес по-английски:
– Вы все, каждый, посмотри на меня. Что ты видишь? Скажи мне, что ты видишь?!
…Вновь та же бесконечная пустыня – песок и камни, но сейчас вдалеке, почти на линии горизонта, появилась крошечная фигурка. Она не росла, не приближалась, но с ее возникновением в лицо стал дышать такой жар, словно открыли дверцу угольной печки. Руки обрели силу, голова прояснилась, и он вдруг понял, что одной только силой мысли может двигать камни, лежащие на песке…
…Сухопарые дипломаты молотили друг друга ногами и кулаками. От них не отставали военные атташе, проявляя чудеса владения приемами рукопашного боя. Слышались вопли: «Это тебе за наши Мальдивы, английская свинья!» и «Сдохни, американский агрессор!». Статс-дамы царапались, кусались, били друг друга крохотными сумочками-ридикюлями. И посреди всеобщей свалки стоял довольный Игорь и громко хохотал, наблюдая за этой враз растратившей свою чопорность и забывшей приличия толпой.