– Давай ложиться. Если тебе это не нравится, поговори с Освальдом. Ты же работаешь с ним почти круглосуточно.
Последняя фраза вывела ее из себя. В основном потому, что он сказал правду: с Освальдом говорить об этом она не посмеет.
Беньямин улегся спиной к ней и натянул на голову одеяло.
София села на край кровати и долго смотрела в темноту, зная, что уснуть не сможет. Сцена между Освальдом и Симоном проигрывалась перед ее внутренним зрением, со звуком и высокой четкостью.
Вдруг она вспомнила про дневник. Маленький черный дневник, подаренный Вильмой.
София зажгла свет. Беньямин забурчал под одеялом. Дневник лежал в верхнем ящике под ее футболками. Открыв его, она несколько минут просто смотрела на первую, пустую страницу Потом взяла с ночного столика ручку и начала писать. Сначала дату, затем: «О. агрессивен по отношению к Симону». Она вернулась обратно во времени и записала все, что ей запомнилось. Первые ругательства. Первые запреты. Первый прыжок с Дьяволовой скалы. Чем дольше она писала, тем больше успокаивалась.
Выплеснув все из памяти, София, даже не сомкнув глаз, почувствовала себя выспавшейся. Казалось, будто кто-то нажал у нее в мозгу кнопку «Сброс».
* * *
Мы уже почти на вершине холма.
Боремся с последним отрезком склона. Она следует за мной, как верная собака. Настояла на том, чтобы тащить за собой маленькую тележку, в которой сидит кукла Барби.
Тащит из последних сил, но не отстает от меня.
На вершине мы немного передыхаем.
Уже сумерки, и солнце купается в море, словно кровавый апельсин.
Я достаю из рюкзака вещи: сухие деревяшки, бензин и спички. Она смотрит на меня, преисполненная ожидания. Вынула куклу из тележки и сжимает ее в объятиях.
– Ты уверена, что хочешь использовать эту куклу? – спрашиваю я. – Я думал, она самая лучшая.
– Нет, я уронила ее в туалет, когда собиралась помыть ей волосы в раковине. Теперь она странно пахнет.
– О'кей, решать тебе.
Мы разводим на вершине склона маленький костер. Сажаем поверх деревяшек куклу.
– Теперь ей видна вся коммуна Антиб, – говорю я. – К тому же все смогут увидеть, как ее наказывают.
Она серьезно кивает.
Я беру пластиковую бутылку с бензином и показываю ей, как нужно поливать жидкостью деревяшки и куклу.
– Можно я зажгу? – спрашивает она.
– Да, если будешь осторожна.
У нее так дрожат руки, что она выпускает спичку гораздо раньше, чем нужно, и та гаснет, не достигнув костра. Она зажигает новую спичку, и на этот раз все вспыхивает. Кукла горит, волосы вскоре обугливаются, лицо превращается в черную маску, и в вечернее небо взвиваются языки пламени.
– Теперь она наказана, – говорит девочка. – Эта глупая кукла.
– Именно! – поддерживаю я, сажусь перед ней и беру ее за руки. – Сара, ты ведь понимаешь, что если расскажешь про это маме с папой, то больше мы в такую игру играть не сможем.
Языки пламени от костра отражаются у нее в глазах. Те просто горят. Она настолько возбуждена, что у нее подрагивают челюсти.
– Я никогда ничего не скажу,
– обещает она, сжимая маленькие губы в тоненькую полоску. – Вообще никогда.28
– Сейчас мы будем играть в шарады! – воскликнул Освальд, когда они расселись.