Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

После войны у Церкви с государством установились вполне приличные отношения, с перспективой выхода РПЦ на сцену как общественной силы. Но едва придя к власти, кукурузный наш терминатор начал новый виток гонений, причем тупых и бессмысленных, просто так, вроде бы по-левацки. Леваком он не был — одни его преобразования были скорее правыми, другие скорее левыми, объединяло их одно — все они запускали механизмы, которые потом сработали на гибель СССР. Одновременно с «левацкими» гонениями на Церковь или, скажем, борьбой с собственностью граждан, шло «потепление» отношений с США, которое в левачество не вписывается никак. Более того, в Америку на стажировку посылали перспективных молодых людей, которые потом занимали высокие посты, — таких, как инструктор ЦК КПСС Александр Яковлев или молодой разведчик Олег Калугин.

Итак, при Хрущеве начались гонения, причем тупые и бессмысленные. Вспомним интервью того же князя Чавчавадзе, отец которого работал в епархии:

«Я помню совершенно неимоверный налог, которым нас обложило государство, он распространялся сначала только на духовенство, а спустя несколько лет — и на мирян, служивших в Церкви. Это была настоящая кабала! Человеку нужно было отдавать пять минимальных зарплат, чтобы расплатиться по налогу…

Церковь душили и финансово, и идеологически, и репрессиями. Упраздняли по-настоящему хороших священников. Достаточно было священнику быть активным, образованным и преданным, чтобы у него отбирали справку о регистрации, и этим для него все заканчивалось.

И, конечно, на меня, моих братьев и сестер давили в школе. Я хорошо учился, а мне не дали медаль. Ведь я ни комсомольцем, ни пионером не был, потому что в уставе этих организаций ясно написано, что их члены должны бороться с Церковью.

Моих друзей настраивали против меня, им угрожали, что, если они будут продолжать со мной дружить, медали им тоже не видать. В общем, все это было очень подло и мерзко»[240].

До войны требовали только лояльности, а теперь Хрущев во всеуслышание заявил, что в 1975 году покажет по телевизору последнего попа. После его отставки новое правительство не нашло ничего лучше, как «законсервировать» ситуацию. Впрочем, с большинством хрущевских инициатив было проделано то же самое — новая власть не обладала достаточной внутренней силой для государственного творчества, она могла, по выражению бывшего обер-прокурора Синода Константина Победоносцева, только «подмораживать». Так что последнего попа не показали, но и диалога с Церковью не начали, и никто не мешал православным чувствовать себя в осажденной крепости.

Единственное, чего удалось таким образом добиться, — резкого ухудшения отношения к власти в церковных кругах. И еще одно следствие: та часть интеллигентской молодежи, которая ощущала себя во «внутренней эмиграции», имела куда уйти от ненавистной советской жизни и уходила за церковные стены. Стоит ли удивляться, что к «перестройке» Церковь была почти сплошь диссидентской? Чего и требовалось добиться.

Так что в «перестройку» смычка между РПЦ и РПЦЗ прошла без особых трений — взгляды большинства священников обеих церквей не отличались между собой. Когда началась «перестройка» и в храмы хлынули толпы неофитов, это настроение передавалось практически всем. Были и есть исключения, но их мало.

Но ведь любой специалист идеологической войны отлично понимает, что чем выше поднять маятник, тем с большей скоростью он двинется назад, — что, собственно, сейчас и происходит. Как удержать от возвратного движения церковные круги? Одной ненависти к советской власти мало, может не сработать. Тогда в ход и пошел светлый образ «России, которую мы потеряли». В обществе он работает плохо, но в Церкви все сложнее: кто же усомнится в словах священника, епископа или, тем более, Патриарха?[241]

Вот какую сказку сформулировал патриарх Кирилл в обращении от 18 мая 2013 года: