Секта в доме моей бабушки

Так что когда меня спрашивают, как я умудрилась сама, без посторонней помощи, без квалифицированных психиатров справиться с душевной травмой, я удивляюсь. Ведь что человека может тревожить? Внутренние сомнения. Только они не дают покоя. У меня их давно нет. А уж после написания этой книги они точно не вернутся.

Борьба за метод и уголовщина

Я была ребенком, и до меня доходили лишь слухи о нечеловеческой борьбе, которую ведут наши взрослые за тот гениальный метод, с помощью которого мы должны спасти весь мир. Я помню, нас, детей, предупреждали: если какие-то незнакомые люди будут спрашивать, как нам живется, счастливы ли мы, то это точно враги, те, кто хочет погубить нас и наш великий метод. Особенно нас предостерегали насчет съемок на видеокамеру. Мы тогда уже хорошо знали, что это такое: во-первых, сами снимались на телевидении, а во-вторых, у нас был специальный человек, который протоколировал многие наши мероприятия с помощью фото— и видеосъемки. Говорили, что его однажды чуть не убили ударом по голове в московском переулке, когда он нес видеозаписи о наших грандиозных успехах в какую-то серьезную инстанцию, где должны были принять важное решение о внедрении метода на государственном уровне.

Словом, мне было страшно и тревожно, но вера в то, что я причастна к чему-то великому и значительному, сильно меня поддерживала.

6. Переломный момент

Подросток в черной. Шестой класс

Когда мне исполнилось двенадцать, мы переехали в Смоленскую область. Сначала жили в старом заброшенном пионерлагере «Звездочка», а к учебному году оказались в окрестностях Вязьмы, в маленькой деревеньке, которая называлась Черная. Там мы поселились в одноэтажном бараке рядом с деревенской столовой.

В бараке ни туалета, ни воды. Входы с обеих сторон; длинный коридор, а вдоль него дверки и за ними комнатки. В каждой по несколько кроватей (кое-где двухъярусных), прикроватные тумбочки. Была еще большая комната, которую мы использовали для репетиций, бесед и трапез.

Ближайший и единственный туалет располагался через дорогу, по которой ездили машины. Это был деревенский общественный туалет с дырками, без каких-либо перегородок и даже без света. Зимой темно почти всегда, поэтому поход в туалет был целым ритуалом. Сначала ты бегаешь по комнатам и спрашиваешь: «Кто со мной в туалет?» Так сбивается группка. Мы брали с собой фонарики и, держась за руки, чтобы не потеряться, гуськом добирались до туалета. Помогали друг другу, держали бумажку.

Когда начались сильные морозы, в одной из комнаток барака, где хранился реквизит для наших спектаклей, поставили ведро, чтобы мы не бегали по холоду и в темноте через дорогу. Мы пользовались этим ведром, а потом по очереди выносили его в тот же туалет.

Кто-то периодически шкодничал – гадил прямо в костюмы. Костюмы воняли, а потом засыхали, и когда мы морили вшей в бане, приходилось все это отдирать, замачивая вещи в шайках с теплой водой.

Руки после туалета можно было помыть в соседнем здании, а именно на кухне, где тетя Оля Кармен готовила нам еду (со временем она стала нашей кухаркой). Помыть было можно, но никто этого не делал, не было у нас это принято.

Как водится, периодически мы посещали баню. Баня стояла далеко от деревни, на пригорке, и раз в неделю мы путешествовали туда с грязным бельем под мышкой. Было очень холодно. Наверное, взрослые договаривались, чтобы там никого, кроме нас, не было. Мы мылись, стирались и морили вшей. Сначала женщины, потом мужчины.

Но были и радости! У меня в этом бараке появился питомец. Прямо у изголовья своей кровати я обнаружила маленькую дырочку и как-то увидела, что туда юркнула мышь. Меня это очень обрадовало. Я назвала мышку Девочкой и каждый вечер приносила ей сухарик: вставляла в норку и с удовольствием слушала, как мышка его грызет. Под этот звук я и засыпала.

– На сколько баллов злоба?
– На 3.
– А протест?
– На 0.
– Тревожность есть?
– Нет, я совершенно спокойна.

Лен

Конец лета и осень мы работали на ближайших полях – собирали лен. Технология этого дела впечатлила меня на всю жизнь. Сначала комбайн срезал созревший лен и укладывал его ровными дорожками; лен должен был полежать и подсохнуть, но погода стояла дождливая, поэтому мы ставили его в «домики». Когда стало подмораживать, по утрам его приходилось буквально отдирать от земли. Потом специальным круговым движением сворачиваешь охапку конусом и ставишь так, чтобы «домик» прочно держался на земле. А макушку прихватываешь несколькими стеблями – чтобы не рассыпался. Через некоторое время, кажется, через пару-тройку дней, если лен высох, мы связывали эти конусы в снопы и грузили в машины. Работы было очень много, мы работали и, как всегда, пели.