Секта в доме моей бабушки

Я прозрела

Помню, как-то одна из наших девочек, Вероничка (почему-то ее вот так ласково называли), вернувшись из школы, сказала мне по секрету, что не собирается идти на ферму в сорокаградусный мороз, а останется дома и ничего делать не будет. Потрясенная, я спросила, не боится ли она, что ее будут ругать. Она выказала абсолютное спокойствие: «Пусть ругают!»

И тут я словно очнулась. Я вдруг увидела, что некоторые из наших педагогов ходят в шубах (например, Юлия Викторовна), а мы в старых телогрейках и куртках; что по вечерам они закрываются в комнате и едят жареную колбасу и картошку, а мы только кашу и хлеб. Что иногда они обращаются с нами как с рабами. На моих глазах травили моих друзей: я была вынуждена, как и все, объявлять им бойкот и проклинать вместе со всеми. Я вдруг повсюду увидела несправедливость.

И я стала избегать работы. К моему удивлению, никто этого как будто бы не замечал. И мне очень захотелось домой. Только очень страшно было в этом признаться, даже себе самой.

И тут к нам приехала моя мама. В личном разговоре со мной она вдруг спросила, как будто между прочим, не хочу ли я поехать домой. Главный собрал всех на беседу. Конечно, и мама там была, ведь на беседах все без исключения были обязаны присутствовать. На беседе он говорил, что моя мать фашистка и еще много ужасных и непонятных мне вещей. Я не привыкла ставить под сомнение его слова, но на этот раз во мне закипела злоба на него. Вдруг он сказал – неожиданно и резко, – что мама развелась с папой. Я была в шоке. Мама расплакалась и сказала, что она просила его не говорить мне об этом. Оказалось, что вот уже несколько лет все от меня это скрывали. Главный сказал, что я жертва ситуации и что мать хочет меня погубить.

И тогда я окончательно решила, что уйду. Я еще не знала как, но свое решение помню очень четко.

Я относилась к тем немногочисленным детям, чья семья практически полностью вошла в коллектив. Кроме того, моя бабушка всегда находилась в верхушке и была приближенной Главного. Самостоятельный уход из коллектива считался сродни подвигу, так как был практически невозможным. Сила внушения, психологическое давление Главного были настолько сильны, что даже если уйдешь, то уйдешь растоптанным.

Но мне повезло.

Вновь случилась суматоха, вызванная очередным уголовным делом, возбужденным против Главного. Взрослые устроили среди детей своеобразный кастинг: отбирали тех, кто сможет врать на суде о том, что нас не бьют и что мы счастливы. Я этот кастинг не прошла.

Я не знаю всех деталей судебного процесса, но всех детей решили временно распустить по домам в целях конспирации. А у кого дом далеко, отослать небольшими группами в разные населенные пункты подальше от Москвы.

Помню, как бабушка позвала меня к себе в комнатку, в которой я, к своему изумлению, больше никого, кроме нее, не обнаружила. Это был единственный раз за все время в секте, когда я оказалась с ней наедине. Я сразу очень разволновалась, так как подумала, что смогу наконец прикоснуться к ней, обнять ее, поговорить с ней о том, что для меня важно. Но бабушка сразу взяла инициативу в свои руки. К сожалению, сказала она, из-за наших врагов обстоятельства так складываются, что необходимо временно «лечь на дно»; и спросила, хочу ли я временно, только временно, поехать домой. Мне было очень страшно сознаться, но я согласилась, заверив ее, что раз так надо, то конечно, но я обязательно вернусь, как только все уладится.

Мама забрала меня в Ленинград. Первое время я скучала, писала всем письма, и мне писали. Но больше я туда не вернулась.

Испытание прошлым

Моя дочь взрослеет и все чаще задает насущные вопросы о моей жизни «до нее». Это стало для меня неожиданным испытанием, потому что врать ей не хочется, а всю правду тоже вот так вдруг не вывалишь на еще не окрепшую детскую психику. При этом порой мне кажется, что и моя психика не всегда готова к такому испытанию. Испытанию прошлым…

Но я понимаю, что делать это совершенно необходимо, как бы больно и даже опасно ни было. Это как хирургическая операция, точнее, серия операций по препарированию опухолей, инфекций и нагноений. Или как запуск запоздалых родов того, что нельзя не родить…

Я считаю, что это самая большая ответственность родителя. Кстати, это справедливо и в более глобальных масштабах – масштабах страны.

Поэтому я рада, что села и написала все это. Мне хотелось бы, чтобы моя дочка, когда повзрослеет, прочитала эту книгу. И дело даже не в том, что я хотела бы, чтобы она лучше поняла меня, – мне кажется, у нас и так неплохое взаимопонимание.

Я хотела бы, чтобы она не делала тех ошибок по отношению к своим детям (любым детям), которые были сделаны по отношению ко мне.

Да и вообще, когда твой ребенок делится с тобой своими детскими радостями, хочется уметь их разделять, а мне это оказалось очень сложно, потому что у меня радостей почти не было.