– Робби, мы не выживем, – говорит она.
Я вздрагиваю:
– Конечно, выживем! У меня получится! Я сверну вправо, на другую полосу.
– Нет, – тихо произносит она, и по ее щеке скатывается слеза. – Я видела такое много раз. Мы не успеем вырулить, – скорость и размеры грузовика слишком велики.
– Но, – начинаю я нерешительно, – неужели мы ничего не можем сделать? Как-то исправить это?
Я тоже плачу, но продолжаю говорить, как будто не могу остановиться:
– Дженн, ты же умная, ты должна знать, как все это остановить.
Она качает головой, по лицу струятся слезы.
– Я не знаю, – шепчет она. – Я ничего не могу сделать.
Я сжимаю ее в объятиях – кажется, уже очень долго. Не хочу ее отпускать. И никогда не отпущу. Где-то в глубине души я понимаю, что это наше последнее воспоминание.
Очень скоро все закончится, – для нас обоих.
Наконец она отстраняется. Ее лицо покраснело от слез, но еще никогда я не видел ее такой красивой.
– Сколько нам осталось? – шепчет она.
Сердце у меня обливается кровью, я в ужасе от того, что сейчас произойдет. Но мне страшно не за себя, а за нее.
Не уверен, смогу ли я это сказать, но надо себя заставить.
– Может, пара минут. Или секунд…
Она кивает, дотрагивается до моего подбородка и проводит пальцем по шраму.
«Как будто ты всегда улыбаешься». Я помню эти слова. И ее любовь, которую я чувствовал каждый день, находясь рядом с ней. Она всегда верила в меня.
И любила – несмотря ни на что.
Какое-то шуршание в моей руке. Она замечает у меня письмо.
– Откуда оно у тебя?
Я качаю головой, протягиваю к ней руку. По ее лицу видно, что она боялась мне признаться. Ведь тот Робби, из прошлого, который сидит сейчас в машине, запросто мог бы сбежать и бросить ее.
– Тебе не нужно ничего объяснять, – говорю я. – Мне очень жаль твоего отца. И мне очень жаль, что я все испортил.
– Я хотела все тебе рассказать, просто…
– Просто я был таким идиотом, – заканчиваю я. – Ты дала мне шанс, много шансов, а я упустил их все. Но сейчас я здесь, с тобой. Я рядом. И я никуда не уйду.
Она снова начинает плакать, прижимаясь головой к моей груди. Я держу ее в объятиях, пытаясь зацепиться за этот момент навечно.
– Что мне сделать? – наконец спрашиваю я и нежно беру ее лицо в свои ладони.
Она все еще плачет, но теперь сквозь слезы проглядывает улыбка. Она берет меня за запястья, целует мою ладонь. Сжимает мои руки и пристально смотрит в глаза:
– Просто держи мои…
Сорок три
Ослепительный свет.
Машина.
Я выворачиваю руль.
Давлю на газ.
Сорок четыре
Звон в ушах, темнота, вспышки света. Боль. Она медленно поворачивает голову. Шею защемило.
Подушки безопасности. Запах жженой резины. Разбитое стекло, откуда-то льется свет. Он бьет прямо в глаза, и поэтому все вокруг расплывается.
Когда Дженн была маленькой, мама случайно разбила зеркало в прихожей, и оно разлетелось на тысячу осколков. Мама расстроилась, а Дженн не верилось, что испорченная вещь может быть такой удивительной, волшебной.
Она моргает.
Машина.
Грузовик.
Она быстро поворачивается на сиденье, острая боль пронзает шею, голову, грудную клетку, но ей все равно. Он здесь, рядом с ней. Но его как будто вдавило в железо. Он покрыт осколками, как и всё вокруг. Машина с его стороны раздавлена, искорежена, вжата в его тело.
Последние безумные секунды перед катастрофой стремительно оживают в ее сознании. Она была уверена, что это конец. Жизнь в буквальном смысле пронеслась у нее перед глазами, а потом…
В последний миг машина затормозила.
Теперь ее взгляд падает на сломанные ноги Робби, на руль.
Из ее горла вырывается звериный крик.
Он затормозил. Он развернул машину так, чтобы удар пришелся на него.
– Робби, – хрипит она.
Тишина.
– Робби! – Она уже кричит. Ей кажется, если она его встряхнет, он обязательно очнется. Но он не двигается.
Внезапно все годы медицинской практики берут верх над шоком и паникой.
Она тянется к нему и вскрикивает – боль пронзает плечо, когда в него впивается ремень безопасности. Она вслепую возится с кнопкой, пытаясь отстегнуться. Подушка безопасности прижата к ее лицу, все руки в крови – непонятно чьей и от чего. Она снова поворачивается к Робби и видит, что он тоже весь в крови – волосы, кожа. Он так близко, что кажется, будто они в обнимку сидят на диване.
Но он не шевелится. Его глаза закрыты.
Она наклоняется к его рту.
Чувствует его слабое хриплое дыхание.
Он еще жив, но его грудная клетка, кажется, раздавлена. Все очень плохо.
– Робби, – произносит она неожиданно ровным и уверенным голосом. – Останься со мной.
Снаружи доносится шум. Кричат люди, воют сирены.
Она щупает его запястье – пульса нет.
Кровяное давление падает слишком быстро.