– В любом случае, – наконец произносит она, – ты можешь отложить пока проект по Гауди, над которым сейчас работаешь.
– Он вам не нравится? – с тревогой спрашивает Дженн.
– Что ты, нет, наоборот! По-моему, он замечательный. Эскизы Саграда Фамилия технически выполнены великолепно, и ты очень хорошо подобрала цвета. Тебя папа научил?
Дженни сглатывает подступивший к горлу ком.
Так, секундочку. Гауди. Саграда Фамилия. Ее отец.
– Да, – говорит Дженн.
О боже.
Какой же я идиот.
Вот почему она так хотела посетить этот чертов собор. Я закрываю лицо руками, хотя меня сейчас все равно никто не видит. Он архитектор. У нее художественный проект. Наверняка они работали над ним вместе, пока он не ушел. Конечно, она хотела, чтобы я был с ней в тот день в Барселоне, а я просто тупо ее бросил. Как я тогда сказал? «Ничего особенного»?
Хотел бы я знать, о чем она думает в такие моменты. Я будто смотрю фильм о ее жизни, но понятия не имею о том, что происходит у нее в голове.
Дженн резко встает и оказывается рядом со мной. Она закидывает ранец на плечо и натянуто улыбается учительнице:
– Можно я пойду на математику?
Лицо учительницы выражает удивление. Медленно поднявшись, она кивает:
– Конечно, Дженни. Просто помни, что я рядом, если захочешь поговорить.
– Спасибо, – отвечает она с лучезарной улыбкой.
Она стремглав выбегает из кабинета, я мчусь за ней, пытаясь избавиться от мыслей о Гауди. Не время беспокоиться о том, что я сделал и чего не сделал. Мы поговорим, когда выберемся из этой передряги и будем в безопасности. И я обязательно извинюсь перед ней. Скажу все, что она хочет услышать.
А сейчас нужно привести ее в чувство.
Кэти все еще ждет ее в ярко освещенном коридоре с пакетиком чипсов. Завидев Дженни, Кэти перестает жевать и вытирает пальцы о свою синюю кофту. Как хорошо, что у нее есть Кэти, лучшая подруга детства. В последнее время только благодаря ей и своему художественному проекту Дженни удается как-то держаться. Уроки в студии приносят ей временное облегчение, и она чувствует себя более или менее нормально.
– Что там было? – с любопытством спрашивает Кэти.
Дженни молчит. Она терпеть не может это ощущение, которое возникает при упоминании папы. Живот сводит так, будто ее сейчас стошнит. Она не хочет говорить об этом. Ни с кем.
– Это насчет моего проекта. Пойдем на математику, расскажу по дороге.
Кэти кивает, и они молча шагают по коридору. Хорошо хоть, что сейчас математика. Ей нравится математика: на все есть четкий ответ, который можно получить, выполнив определенные действия. Это логично, а ей нравится, когда все логично.
Но в том, что ушел папа, никакой логики не было.
Он даже не попрощался с ней, не оставил записки, не сказал, что любит. Впрочем, он никогда об этом не говорил, но она всегда чувствовала его любовь.
– Да перестань ты уже думать об этом проекте, – со смехом говорит Кэти.
Дженни прищурилась.
– А ты перестань бросаться ластиком на уроке, – шутливо парирует она.
Остановившись у белой кирпичной стены, Кэти удивленно смотрит на нее:
– Я этого и не делала.
Девять
Болит голова. Пульсация постепенно утихает. С трудом открываю глаза. Мне знакомы эти стены, этот кирпич, выкрашенный в белый цвет, и мусорные баки внизу. Я знаю, где я. Это ресторан, в котором я работаю, точнее, его задворки. С этой чертовой стеной я встречаюсь несколько раз в неделю. Тот же переулок, та же облупленная красная дверь, та же кухня.
Слава демонам.
Теперь я знаю, как подобраться к Дженн. Я могу влиять на ее воспоминания, пусть и незначительно. Нужно только сосредоточиться на Дженн, и все получается. Думаю, именно поэтому мне удалось выбить бенгальский огонь из ее рук, хотя бутылку шампанского поднять не получилось. Зато я смог кинуть в нее ластиком.
И она знала, что это была не Кэти.
Я заметил выражение растерянности на ее лице как раз перед тем, как воспоминание оборвалось.
Но когда Дженн сказала Кэти о ластике, та отреагировала спокойно. До сих пор не понимаю, как все это работает. Когда я бросил ластик, все вокруг словно приспособилось к этой ситуации, включая ее подругу. Значит, подсознание Дженн изо всех сил старается сохранить ее рассудок, вплоть до того, что меняет реакции людей.
И даже ее собственные реакции.
Ей непросто с этим справиться.