Selbstopferm"anner: под крылом божественного ветра

С повышением градуса нашего ужина, градус напряга становился все меньше и меньше. Дети лазили по дивану, висли на мне и отчиме, то дергая нас за волосы, то ссорясь, кто залезет на шею к дедушке, иногда перебирались на колени к маме, что-то хватали с тарелок и пару раз едва не пролили спиртное. Они избегали только Сьюзен, которая сама отодвигалась от детей, но старательно держала лицо счастливым. Билл перестал крыситься, и временами мне казалось, что напротив меня сейчас сидит тот самый любимый младший брат, за которого я без раздумий заложу душу. Мари сидела между моими родителями, рядом с мамой, и была тихой и незаметной. Она единственная, кто почти не пил в этот вечер, почти не разговаривал, и я чувствовал себя виноватым, что так подставил ее. Она сидела, опустив глаза, реагировала только на детей или какие-то личные фразы, от шумной болтушки и души компании не осталось и следа. Ей явно было некомфортно, она все время посматривала на дверь, часы и детей. Вот уж у кого Рождество не удалось, так это у моей девочки. Как только дети начали капризничать, Мари, воспользовавшись моментом, забрала их и сбежала в свою комнату. Я хотел помочь ей уложить близнецов, но, глянув на Сью, решил не рисковать. Только скандала с ней мне не хватало. Стоит ли говорить, что Мари из комнаты больше не показывалась, а дверь оказалась закрытой.

Я вышел покурить на балкон, скромно ускользнув от мамы и Сьюзен, которые убирали со стола и загружали посудомойку. Там же стоял Билл. Я замер на пороге, не зная, вернуться ли в гостиную или присоединиться к брату. Решил, что глупо бегать от него, раз уж нас вынудили провести ночь в одной квартире.

— Ты отлично выглядишь в роли папочки, — ухмыльнулся брат.

— Ты сам упустил свой шанс стать отцом собственных детей.

— Это не мои дети.

— А чьи? Билл, включи голову, наконец. Уже всех задрало, что ты в нее только ешь.

Он глубоко затянулся и медленно выдохнул.

— Ты правда не бил Тину?

— Матерью клянусь. Не бил, не подстраивал, ничего не делал против твоей жены. И никогда бы не сделал. Я не как некоторые…

— А кто тогда?

— Не знаю.

— Почему она сказала, что это ты?

Я пожал плечами.

Мы молчали. Я докурил сигарету и начал новую. Билл выкинул бычок и просто стоял рядом. Он не говорил, не двигался, смотрел с балкона на огни ночного города.

— Я очень устал, Том, — вдруг тихо произнес он. — У меня ощущение загнанного зверя. Я вроде бы живу, но как-то существую. Вчера утром проснулся с мыслями, что совершенно один. Ходил по городу, смотрел, как вокруг суетится народ и понял… Том, я понял, что мне даже позвонить некому. Во мне что-то сломалось, нарушилось равновесие. Меня словно высосали. Тина казалась мне такой умной, понимающей, заботливой. Я не нужен ей. Мои деньги, связи, лицо, фамилия — всё, что угодно, но не я. И эта история… Я был всю ночь в больнице. На ней места живого не было. Лицо черное от побоев… Она рыдала, что ты зверь. Я ждал утра, думал, что ты пьяный, что не в адеквате. Хотел приехать и поговорить. А утром узнал, что тебя забрали и ты всю ночь провел в камере. Потом я говорил еще со следователем. Он сказал, что это не ты. Они проверили всё, что могли — твои звонки, перемещения, контакты. Это был не ты. Тогда я вернулся к Тине, спросил, зачем она оклеветала тебя, зачем написала заявление, а она сказала, что не успокоится, пока не сживет тебя со света, пока не оставит нищим, заберет у тебя всё-всё. А мне стало страшно. У меня ведь нет никого ближе тебя. Недавно Тина стала настаивать, что мне надо отобрать у тебя студию. Она и план придумала. Я говорю: «Он мой брат. Эта студия — его детище, он вкалывает днем и ночью!» А она: «Он тебя обирает, всего лишил, ты такой же владелец, как и он…» Я как представлю, что какой-нибудь хитростью и обманом лишаю тебя работы, денег, всего… Том, чтобы ты мне не сделал, но я никогда не причиню тебе зла…

— А что я тебе сделал?

Билл покосился на меня. Достал сигарету, закурил. Он молчал. Нервно курил. Стряхивал пепел и снова глубоко затягивался. Уходить с балкона не хотелось, хотя я уже очень замерз. У меня опять было то самое состояние единства с близнецом, которое было много-много лет и которое я так нелепо потерял. Сейчас стирались все обиды, забывались все ссоры. Были только мы — я и он, братья, близнецы, самые близкие люди, люди, которые понимали друг друга даже в молчании. На балконе творилась какая-то магия. И я чувствовал, что в гостиную мы снова вернемся близнецами. Только меня все равно мучил один вопрос, давно мучил, несколько месяцев. Я боялся его задать. Я знал, что брат не виноват, знал, что он и не догадывался, но…

— Ты знал, что Тина написала заявление в Югендамт?

— Это не она, — упрямо затряс он головой.

— Билл, ради всего святого…

— Это не она.

Я кивнул.

— Не она.

— Ее подставили.

— Стесняюсь спросить — кто? Знаешь, а родственники приехали к тебе на свадьбу, но вместо этого весь день они были заняты совершенно другими делами.