Селена, дочь Клеопатры

На окраине мыса Локиас Селена снова увидела свою голубую мозаику и ночные террасы. Царица же вернулась к Цезариону на остров-дворец Антиродос. Именно там она родила мальчика, нареченного Птолемеем, второе имя которого – Филадельф, «любящий своих братьев». Это прозвище призвано было умилостивить богов: на протяжении многих веков представители этого рода ненавидели друг друга и истребляли всех внутри семьи. Власть фараона? Диктатура усмирялась убийством. Но Клеопатра, как любая мать, все-таки тешила себя иллюзией, что самый младший в семье будет любить старших братьев, что между ее детьми не будет ссор из-за правопреемства. Они делили один живот, значит сумеют поделить и наследство… После родов она всегда была немного сентиментальной; именно так полагал Цезарион, который вел себя настороженно и не испытывал радости от появления новорожденного.

Два месяца спустя, в один ветреный день, Птолемея Филадельфа на корабле отправили в Синий дворец, в царскую комнату для новорожденных. На острове с матерью остался один Цезарион. Каждое утро под руководством ученых Музеума он занимался геометрией: чертил кончиком пальца фигуры на покрытом песком столе, доказывал, рассуждал, стирал. Ровным почерком он быстро записывал на вощеных дощечках песни Гесиода[46] и эпиграммы Каллимаха[47]. Обладая отличной памятью, он мог сразу же стирать то, что написал. Иногда Цезарион играл с учителем в «двенадцать солдат» на шахматной доске из слоновой кости и эбенового дерева; если выигрывал, снова расставлял фигурки и начинал по новой.

Порой вечерами он ужинал наедине с Царицей. Она пожелала научить его пить (или хотя бы делать вид), а также произносить подходящие случаю комплименты. Она решила подарить сыну аметистовое кольцо, которое должно было защищать его от опьянения, и они вместе выпили за победу ее мужа и поражение парфян. Ведь император исчез… Цезарион заметил, что после возвращения Царица носит новое кольцо, инталию[48] из агата с выгравированным словом «Methe», что значит «Опьянение». Подарок римлянина? Она страстно, слишком страстно описывала ему великолепие легионов под палящим солнцем Зевгмы… А от Антония не было никаких новостей.

В марте Клеопатра снова отправилась в путешествие. Считалось, что она поехала навстречу мужу, победившему императору. Она вышла из порта во главе флотилии, украшенной, как на праздник. Однако в тавернах на набережной поговаривали, что корабли везли провизию и одежду для армии; это было очень странно, ведь обычно победители брали все это у побежденной стороны.

Когда флагманское судно проходило мимо Синего дворца с развевающейся на мачте орифламмой, Пиррандрос вывел близнецов на самую высокую террасу, чтобы они могли им полюбоваться. Память Александра сохранит эти длинные оранжевые ленты, привязанные к веслам и мачте галеры с опущенными парусами. Огненные ленты, развевающиеся на фоне бирюзового моря, – этот образ мальчик запомнит навсегда. В отличие от Селены, которая вела себя рассеянно, потому что ей хотелось подержать на руках маленького Птолемея и она то и дело дергала за подол платья няньку принца, которая тоже вместе с младенцем пришла полюбоваться уходящим флотом.

– Ты дашь мне его, скажи? Я хочу его поносить. Дай же мне моего младшего братика… Дай, ничтожная! Это приказ! Я взрослая!

Все маленькие девочки мечтают о живых куклах. Но принцессам тех времен наверняка не нужно было использовать для этой цели своих братьев: они вполне могли довольствоваться детьми рабов. Во внутренних дворах дворца Селена постоянно сталкивалась с оборванной детворой служанок и не лишала себя удовольствия поиграть с голопузыми и бритоголовыми ребятишками. Она часто носила какого-нибудь запеленатого младенца, качала его, умывала, возможно, по неосторожности два или три раза попадала пальцами ему в глаза… В Птолемее ее привлекало другое: не столько желание поиграть или подражать кормилицам, сколько любовь и тирания одновременно. С одной стороны, она считала Птолемея своей собственностью, а с другой, и это самое главное, – она так желала ему счастья, что каждый раз, когда его не могли успокоить, она тоже плакала от тревоги.

Но при этом она любила двенадцатилетнего Цезариона, который, в свою очередь, не жаловал Птолемея.