Селфи

Когда галлюцинации одолевали Розу и погружали в полубессознательное состояние, вытесняя действительность, она пыталась выпростаться из сковывавших ее пут. С тех пор как уже больше трех суток назад девушки привязали Розу к унитазу, ее снова и снова посещало одно и то же видение. В таком состоянии слова сплавлялись в единую черную массу, в памяти всплывали оглушительные звуки прокатного механизма, находящегося с противоположной стороны печи. На протяжении трех суток все повторялось опять и опять. И всякий раз, когда Роза пыталась вернуться к действительности, ее ожидало продолжение кошмара – вышедший из проката сляб угрожающе шипел из-за резкого охлаждения водой. Со времен работы на прокатном заводе она не выносила это противное шипение.

– Ты все равно ничего не сделаешь! – орал отец из тумана, разевая гигантскую пасть.

Роза, проглотив последнюю порцию издевательств, исторгнутых отцом, вдруг нащупала в кармане рацию. Этот момент призван был стать ее окончательным триумфом. Ей повезло, что обличающий указательный палец отца внезапно замер, и в следующий миг прямо на него обрушилась какая-то тень.

Впоследствии Роза не могла вспомнить звук, произведенный оторвавшейся плитой. Она помнила лишь крик, исторгнутый отцом, когда стальная громадина сбила его с ног и размозжила ему все кости ниже пояса.

* * *

Испытывая дискомфорт от скопившегося на ресницах пота, Роза никак не могла окончательно очнуться. Наполовину приоткрыв один глаз, она в очередной раз осознала свое местонахождение и поняла, что с последними силами ее покидает и жизнь.

Ноги болели невыносимо. Малейшая дрожь в икрах отзывалась в нервных окончаниях острыми иглами. А ступни она вообще перестала чувствовать еще два дня назад, как и предплечья с ладонями. Естественно, Роза пыталась двигаться. Если б ей только удалось освободить одну руку из ремня, привязывающего ее к поручню на стене, она обрела бы хоть какой-то шанс на спасение. Однако, чем больше она шевелилась, тем глубже ремень впивался в кожу.

Как только Роза осознала, насколько она промерзла в этом холодном помещении, ей сразу стало ясно, что реакция со стороны желудка не заставит себя долго ждать. Опыт подсказывал: стоило ей пробыть в холоде в течение продолжительного времени, желудок тотчас же расстраивался. Так происходило из года в год в период цветения боярышника, когда сестрам не терпелось устроить пикник в городском зоопарке. В это время года, как правило, было еще очень холодно сидеть на земле на тоненьких подстилках, и Роза всякий раз возвращалась с пикника больная, к превеликому удовольствию отца, поскольку тот получал очередной повод запугать дочь и испытать ее терпение. В результате переохлаждения Роза несколько дней мучилась от диареи, вируса Норфолк и других болячек и не посещала школу, что само по себе было нехорошо. А в туалете Циммерманн она мерзла уже в течение нескольких суток. Вообще-то, ела Роза в последний раз бог знает когда, так что в кишечнике почти ничего не было, и все же кое-какие скудные жидкие испражнения внезапно полились в унитаз.

Как и следовало ожидать, от едких экскрементов в заднем проходе жутко защипало, так что если б ее мучительницы на мгновение отклеили скотч от ее губ, Роза немедленно попросила бы вытереть ей зад. Но она уже поняла, что подобное желание было слишком утопично для данной ситуации. «Тюремщицы» лишь поили ее, да и то лишь когда вспоминали. Из великой милости более бойкая девушка, которую звали Дениса, позволила своей подруге погрузить трубочку, торчащую у Розы изо рта, в стакан с водой. Они кричали что-то про третью девушку, но Роза не очень понимала, что именно, так как бо́льшую часть времени ее одолевали галлюцинации и не всегда удавалось разобраться в том, что творится вокруг.

Накануне вечером перед тем, как отправиться спать, Дениса, по своему обыкновению, справила малую нужду в раковину и тогда впервые обратилась к Розе, если не считать моментов, когда она приходила с водой:

– Возможно, ты задаешь себе вопрос – что мы тут делаем?

Дениса рассказала о том, что Ригмор была ее бабушкой, что она являлась ведьмой и дьяволом в одном лице и что теперь она, к счастью, умерла.

– Так что, видишь, нет ничего странного в том, что мы поселились в ее квартире, правда ведь?

Быть может, она хотела, чтобы Роза хотя бы слегка кивнула головой, но поскольку та этого не сделала, выражение лица Денисы переменилось.

– Может, ты считаешь, что она была прекрасным человеком? Так? – холодно спросила она, когда Роза отвернулась. – Она была дрянью, она разрушила мою жизнь. Не веришь? Посмотри мне в глаза.

Ее губы блестели от красной помады, зубы сияли белоснежной белизной, но рот исказился так же отвратительно, как некогда искажался рот Розиного отца. Возможно, она-то и прикончила свою бабку, подумала Роза. Люди не так уж редко убивают собственных родственников. Родители – детей, дети – родителей и дедушек с бабушками… Ей ли не знать.

– Ты вообще слушаешь, тварь легавая? – донеслось от раковины, где сидела и подтиралась Дениса.

Но Роза не слушала.