Селфи с музой. Рассказы о писательстве

Есть и ещё одна важная причина неприятия моих пьес. На встречах читатели часто спрашивают: не мешает ли моему творчеству «Литературная газета», а я её возглавлял 16 лет? Нет, не мешает, даже помогает – и вот почему. Если литератор занимается только писательством, отгородившись от реальной жизни, он очень скоро становится однообразным, скучным, даже мёртвым. Это как писать пейзажи, не выезжая хоть бы изредка на пленэр. Облака в конце концов станут похожи на вату. Классики отнюдь не чудили, когда покидали письменный стол ради земных трудодней. Лев Толстой руководил своим родовым «колхозом» в Ясной Поляне, Дюма-отец пытался выращивать ананасы под Парижем, Чехов лечил крестьян и обозревал жизнь каторжников, Горький готовил революцию, Некрасов издавал журнал, Дельвиг с Пушкиным затеяли «Литературную газету»… Это важно! Жизнь без писателя обойдётся, а вот писатель без жизни нет.

Но если лечение крестьян и выращивание ананасов носят, так сказать, внеидеологический характер, то руководство периодическим изданием, хочешь ты того или нет, – идеология. У газеты или журнала всегда есть направление, и определяет его главный редактор, разумеется, настоящий, а не фуршетный.

В мае 2001 года «Литературная газета» поменяла направление, превратилась из оголтелого либерального издания в просвещённое патриотическое. Газетное дело – политика, даже если речь идёт о делах и людях минувшей эпохи. Ах, какой крик в либеральных кругах подняли, когда «ЛГ» отметила юбилей крупнейшего предреволюционного публициста-консерватора Михаила Меньшикова! А когда к столетию Анатолия Сафронова мы напечатали сочувственную статью об этом незаурядном драматурге, Дмитрия Быкова едва не хватил удар, что при его тучности немудрено. Кроме того, возглавив «ЛГ» и поменяв направление, я нарушил ещё одну конвенцию. С конца 1980-х в информационном пространстве была выстроена тщательная виртуальная картина культурной жизни России. И от реальности она отличалась куда больше, чем передовая статья «Правды» от будней страны.

В этой картине был МХТ имени Чехова, но не было МХАТа имени Горького. Радовали читателя Аксёнов и Бродский, но канули в небытие Юрий Бондарев и Юрий Кузнецов, был Андрей Сахаров, но не было Ростислава Шафаревича, была Лия Ахеджакова, но не было Татьяны Дорониной и так далее и тому подобное. В виртуальных полях паслись тучные общечеловеческие коровы, о которых можно было говорить только хорошо или очень хорошо. И вот вдруг «ЛГ» нарушила это договорное благолепие. После публикации в рубрике «Кумирня» фельетона «Прогнувшийся» ко мне на каком-то мероприятии подошёл Макаревич и спросил навзрыд:

– За что вы меня так не любите?

Ему даже в голову не пришло, что кто-то может иметь критический взгляд на его песни или передачу о жратве «Смак», которую он вёл в ту пору на ТВ. Его убедили, будто он совершенство, вроде Мэри Поппинс. И вдруг… Кто виноват? Конечно, главный редактор! «Худрантье» брал в руки новую пьесу не драматурга Полякова, а нарушителя конвенции, главреда, или, если хотите, – «главвреда» Полякова, непонятно зачем испортившего «Литературную газету», приятную прежде во всех отношениях. Впрочем, она теперь снова стала именно такой, к радости всех рантье.

А вот другой «случай», как говаривал дед Щукарь. Театральный критик Анна Кузнецова показала «Одноклассницу» директору Театра Ленинского комсомола Варшаверу. Прочитав, тот просиял, и вот почему. Все, конечно, помнят трагедию, случившуюся с актёром Николаем Караченцовым – человеком уникального темперамента. Помню, когда он выступал на Совете творческой молодёжи в ЦК ВЛКСМ, от его страстных слов, смысл которых не всегда был ясен, вибрировал, подпрыгивая, графин с водой. И вдруг – автокатастрофа, неподвижность, коляска, полунемота, но при этом страстное желание остаться на сцене родного театра, играть, а значит – жить. Театр уж было собрался заказать особую пьесу для актёра «с ограниченными возможностями». Вдруг им с улицы приносят вещь, словно специально написанную для этой труднейшей ситуации: главный герой недвижно сидит в коляске, молчит и только в финале хохочет, будучи при этом главным героем всего захватывающего действа. Директор несказанно обрадовался: «Очередь за билетами выстроится до Кремля! Вот вернётся из командировки Марк – и начнём репетиции!» Вернулся Захаров, прочитал, тоже загорелся, но потом узнал, кто автор пьесы, и погрустнел, поникнув носом:

– Поляков? Никогда!

– Почему?

– А вы «Литгазету» почитайте!